Пресса
Интервью с писателем Тарасом Прохасько
Сегодня пойдет речь о городе, который вы не найдете ни на одной карте. Однако он все же существует — на страницах романа «НепрОсті» (в России «НепрОстые» изданы в «AdMarginem», 2009) одного из лучших украинских литераторов Тараса Прохасько. В конечном итоге, каждый город — не только определенная география, это еще и образ человеческого сосуществования, поэтому так ли важно, из какого материала построены его улицы — из камня, из дерева или из писательской фантазии?
— Как появился Яливец?
— Когда я писал книжку, мне очень нравилась идея о таком искусственном мире, о жизненной стратегии, когда можно не врастать в определенную культурную среду со своим грузом, а просто как в первоначальные времена создать собственный мир.
— Тем же занимаются и герои — основатели Яливца.
— Хотелось дать им такую возможность. Тем более, что Яливец очень характерен для именно карпатского подхода. Поскольку история последних веков в Карпатах является фактически историей колонизации и освоения гор, то для гуцульской психологии близки и понятны такие вещи, как побег, отход от большого скопления людей, стремление к автономности, где можно построить жизнь на свой манер. Поэтому в Карпатах немного сел в том понимании, как на остальной территории Украины. Так что само появление Яливца было очень органическим. Я себе решил, что они будут строить город так, как гуцулы строят свое подворье, на необжитых горах. Дальше я начал думать практичнее, более по-хозяйски, потому что место, где размещен вымышленный Яливец, я очень хорошо знаю. Оно по всем географическим, геодезическим, инженерным характеристикам очень подходит для того, чтобы там выросло такое причудливое маленькое местечко. Все горы, каждый лес и поток, описанные там, — реальны. Если есть перечень гор, видимых с веранды дома, в котором живут герои, то их действительно можно увидеть.
— А вы выращивали Яливец в реально существующем месте или собирали его из отдельных образов?
— Я являюсь большим визуалистом. Это напоминало воображаемую экскурсию или даже что-то наподобие стратегических компьютерных игр по созданию отдельной цивилизации. Начиналось с ощущения определенной детали: крыльцо или балкон, с которого что-то видно, который является родным и очень нравится. Дальше выход взгляда в город, в более широкое пространство. Там уже накапливались детали в логике снов, когда снится что-то такое, что видел или знаешь, и каждый отдельный фрагмент является реальным, но их несвойственное пространственное или часовое сочетание создает так называемую нереальность сна. Примерно так же я выдумывал Яливец. Там есть места, домики или ощущения, не описанные на бумаге, но я знаю их, реально пережил и, в конечном итоге, свел в одном месте. Потребность такого выдумывания возникла благодаря заостренному ощущению того, что на среду, мне близкую и родную, осуществляется постоянное давление, вносятся жестокие изменения, болезненные с точки зрения моей личной ностальгии. Я понимаю, что частично это является путем развития, становления урбанистической культуры, но при этом пока еще господствует нецивилизованность. Я уже достаточно много лет прожил в определенных местах, чтобы не почувствовать болезненно их разрушения. Поэтому виртуальный Яливец — еще и своеобразный побег от такого агрессивного травматизма.
— А вы помните тот момент, когда город уже приобрел четкие очертания?
— Сложно передать, но я видел это будто бы как на фотографии, тем более, что я знаю дальний план, знаю, что есть за городом, как там размещены горы и долины и мне легко представить расположение отдельных домиков и улочек. Кроме того, я увлекаюсь городами, где внутри есть вода. Поэтому я представил там много каналов, потоков, которые протекают из более высоких мест в более низкие. Это одна из самых приятных вещей, которой можно пользоваться в литературе, — творить по-своему ощущения и обстоятельства.
— Что бы мы увидели, почувствовали или услышали, если бы оказались в Яливце, допустим, весенним утром?
— Весной там немного неуютно, потому что снега держатся где-то до середины апреля. Но — это я говорю без преувеличения — совсем другой воздух, даже в сравнении с более низкими местечками и селами, пусть и в сердце Карпат. В Яливце ветры очень переменчивы и с разными запахами. Они постоянно дуют. И, что еще там характерно, — солнце очень сильно светит. Достаточно разреженный воздух и очень сильная интенсивность света. Когда термометр показывает +20, можно серьезно обгореть. Там нет лесов, это субальпийская зона, очень много разных трав, и когда уже теплая пора, то они, как в тундре, чрезвычайно интенсивно живут, чтобы успеть свой цикл пройти за недолгое лето, и на этом солнце сильно пахнут. В воздухе как будто мощный экстракт, вытяжка, словно эти запахи были уловлены в каких-то банках. И очень яркие цветы. Они должны защищаться от сильного солнечного света и в них много пигментов, потому они ярко-красные, ярко-фиолетовые, ярко-желтые. И слышно много звуков воды, ведь я разместил Яливец в котловине между гор, потому в эту большую впадину постоянно собираются какие-то потоки, они сливаются в большие, и на втором плане постоянно шумит вода. Это не слишком громкий, но постоянно присутствующий звук.
— А какова архитектура города?
— Это небольшие двухэтажные виллы, деревянные домики, не в настоящем карпатском стиле, а такие курортные пансионаты, которые сохранились с межвоенных или еще с более давних времен. Типичный яливецкий дом — это просторный двухэтажный многокомнатный особняк с четырьмя наклонными плоскостями крыши, покрытой черепицей, есть крыльцо посередине и несколько мансардных окон. Обязательно один балкон на втором этаже, занесенный под крышу, как лоджия. И все это преимущественно деревянное. Хотя есть много низких заборчиков высотой по пояс взрослому человеку, сложенных без цемента, из обломков горного камня. Они служат не для защиты, а для разметки пространства вдоль улочки или ограничения двора.
— Есть ли там какие-то особенные достопримечательности?
— Яливец построен с архитектурной фантазией. Много проектов было разработано любителями. Шла речь о том, чтобы сделать архитектуру, соответствующую принципиально другому городскому пейзажу. А единственная градостроительная достопримечательность — высокий мост, переброшенный через края котловины, в которой стоит город. Этот мост с горы на гору не является функциональным, он просто для прогулок, чтобы по нему ходить и быть ближе к небу. Кроме того, есть кинотеатр, построенный специально для фильмов одного из героев: он делал анимационные ленты, и там они показывались. Есть также заведения для лечения особенным яливецким джином.
— Кстати, уже само название Яливец — лучшее для такого ботанически-горного курорта.
— В тех местах можжевельник является самым главным и самым показательным растением. Экологически это называется криволесье, гуцульское, карпатское название — жереп. А Яливец мне напоминает названия других городов. Там зона субальпийского криволесья, когда уже нет леса как такового, высоких отдельных деревьев, зато есть заросли низкорослых покрученных можжевельников (ялівців) и горной сосны. И оттуда же такое слово, как «ялівцівка», потому что из его ягод делают горячительный напиток.
— Кто там живет? Мне показалось, что жители Яливца — люди немного не от мира сего.
— Они по своей сути немного чудаковатые, но, вместе с тем, имеют стиль, и они смогли организовать жизнь по своему вкусу. Поэтому сказать, что они беспомощны — нельзя. Ну да, у них нетипичные взгляды на жизнь. И это было одной из причин, чтобы создать город, в котором можно жить немножко иначе, не быть постоянно под прессом непонимания. Еще, кроме нескольких постоянных жителей, главных героев, там очень много курортников из разных стран. Яливец рассчитан, как и много курортных местечек, на количество гостей, в несколько раз превосходящее количество горожан. Как и бывает в таких случаях, основными жителями, обеспечивающими быт курорта, являются наемные работники из окрестных сел, гуцулы.
— То есть наблюдается определенное классовое расслоение?
— Да, потому что есть люди работающие и люди, приезжающие отдыхать. В конечном итоге, тут нельзя говорить о неравенстве, это один из принципов уклада общества, разделение труда. Есть люди, обеспечивающие жизнь, и те, кто пользуется этими благами, особенно когда идет речь о курортах, заведениях для отдыха. Еще одно важное качество, оно мне очень нравится в психологии горцев, я его сам хорошо усвоил, когда работал барменом, поэтому привил его жителям местечка, — речь идет о неунизительности обслуживания. Если ты принимаешь гостей, у тебя не должно быть комплекса унижения. Речь не идет о том, чтобы терять себя — просто нормальное, достойное обслуживание может быть радостным и необременительным. Как раз есть такое гуцульское понятие «гоститися». Оно значит, что каждого, кто приходит в далекую горную хату, кормят и принимают, и это не уникально для гуцулов, так делают все горцы, живущие в изоляции. Ведь в таких условиях, когда от других людей, от соседей, очень многое зависит, то открытость, гостеприимство является общепринятым. Я себе представляю, что местечковые жители, обслуживающие приезжих клиентов, буржуа из других городов, — они не унижаются. Они гостят. Я из собственного опыта знаю, что такое возможно.
— Однако в Яливце есть еще одна группа жителей, очень особенная. Кто такие «НепрОсті»?
— Это категория людей, одаренных определенными свойствами. Всевозможные волшебники, знахари, вещуны. Этой, так сказать, параллельной науки в карпатской культуре всегда было немало. Такие люди были значительными посредниками между обычными людьми и сначала естественными, а затем и сверхъестественными силами. Они исполняли разнообразные роли, от простого лечения до психотерапии и даже пророчества, были носителями знаний и памяти. Поэтому, если есть странное местечко, значит, можно туда собрать такой коллективный ум, скажем так, универсальную творческую команду, которой присущи все эти магические специальности. В целом, шла речь о том что, рассказы, сюжеты, истории являются очень значительным двигателем и частью каждой нашей жизни. А «НепрОсті», прежде всего, были носителями всех этих сюжетов.
— Насколько я помню, сюжет самих «НепрОстих» трагический — их уничтожила советская власть. Для Яливца это, очевидно, главная катастрофа.
— Войны, голод, бедность, репрессии не были ничем новым, этот край вообще пережил очень много насилия. В конечном итоге, как показывает опыт, жизненная сила победила, люди справились. Это очень характерно для гор на протяжении веков. С одной стороны, страшный пресс и уничтожение, но после каждого пожара что-то выживало и продолжалось дальше. Советский период характеризовался еще и тем, что много чего поменялось в головах у людей. Поэтому и уничтожение «НепрОстих», этих носителей народной экологии, является серьезной катастрофой. Состоялся сильный удар по психологии целого народа. Понимаю, что это связано с общим мировым развитием, что человечество постепенно отходит от старых принципов. Но у нас оно заметнее всего. Советская власть, в отличие от других режимов, очень сильно взялась за ментальность. И сожжение «НепрОстих» не было случайным, потому что нужно было ликвидировать носителей идеологии.
— Есть ли в Яливце черты сходства с городами, в которых вы бывали и как путник, и как читатель?
— Принцип вымышленного города часто используется в литературе. Можно вспомнить Остров Утопию или страны, по которым путешествовал Гулливер. Мне не раз также припоминали Макондо из «Ста лет одиночества» Маркеса. Относительно Яливца, то здесь есть подобие полуместечек, полусел, возникших в начале ХХ века по всем Карпатам, когда обычные горные поселения вдруг превратились в курортные зоны.
— А вы согласны со сравнением с Макондо?
— Я полностью отдаю себе отчет в том, что масштаб Макондо и масштаб Яливца совершенно разные. Макондо — значительно более широкий образ, отображение целого мира, а Яливец — это такой маленький штришок. Но, вместе с тем, я не боюсь такого сравнения. Не считаю Яливец каким-то копированием, плагиатом. Потому что, как я говорил выше, это распространенный и очень удобный прием для определенного типа повествования, плюс классическое единство времени и пространства. Но понимаю, что это и близко не дорастает до уровня Макондо.
— Близка ли вам метафора города как книги?
— Да, очень с этим согласен. В действительности я так и живу. Одним из моих способов виденья мира является размещение событий и впечатлений в пространстве. Когда иду по городу, я считываю то, что когда-то там расставил. Для меня пространственное воображение очень важно. Видя город, я люблю вспоминать максимум историй, эпизодов и впечатлений, которые с этим городом связаны. И мне очень нравится находить подобие и отличие. Есть много городов, в которых одинаковы стены, растительность, похожие площади, ратуши или соборы. Меня очаровывают в своей одинаковости внутренние дворики, лестницы, подъезды. В то же время, нравится находить атмосферу настроения, полностью отличную, условно говоря, во Львове и в Одессе. Особенно интересно этим заниматься в маленьких местечках, находить настроение, присущее именно им.
— Согласны ли вы с тезисом Оскара Уайльда, что искусство первично и именно оно влияет на реальность, а не наоборот?
— Нет. Я понимаю, что оно напоминает змею, которая держится за собственный хвост, но так со многими вещами: со временем очень сложно различить, где начало, а где конец, где причина, а где следствие, где зеркало, а где отражение. Но все же я верю в то, что сначала реальность, а затем уже искусство.
— Это я клоню вот к чему: изменилась ли реальность вокруг вас после появления Яливца?
— Слишком обширный вопрос. Хочу сказать об одной вещи, очень субъективной. Когда я уже после создания Яливца прихожу на то место, где он бы должен был быть, и вижу, что его там нет, что все осталось только в фантазии, что нет изменений, ни тропинок, ни поселений — то испытываю настоящую радость.
— Почему?
— Потому что, одно дело — где-то описан идеальный город. А реальный город не может не навредить такому заповедному краю. И я чувствовал бы большой грех, если бы из-за того, что я описал, кто-то бы там захотел поселиться, например.
— Скажите в заключение: Яливец — это идеальный город, культурная резервация или ваша личная утопия?
— Я думаю, что Яливец в действительности является еще одним воплощением моей идеи о силе сказания. Эта идеальность, даже обреченная на то, чтобы никогда не реализоваться, может быть очень персональной, или объединять многих; но так же, как прошлое, как пережитое впечатление, идеал становится историей, рассказом, а соответственно и частью человека — не материальной, а реальной частью каждого из нас и всех нас вместе.
— Бываете ли вы в Яливце сейчас?
— Очень редко. Иногда, какой-то фрагмент в другом месте мне напоминает что-то, что могло бы быть в Яливце. Но в действительности там уже состоялось то, что должно было состояться. В конечном итоге, немного больно возвращаться в места, в которых было хорошо, потому что сомневаешься, удастся ли еще когда-то такое повторить. Конечно, есть такое стремление, вместе с тем, есть и страх. От баланса стремления и страха зависит дальнейшее поведение относительно этого города. Я еще не дорос до того, чтобы вернуться туда.
— Есть ли у Яливца будущее?
— Не могу сказать... Это уже все, это уже отпущено. Будущее уже зависит от него самого.
Дмитрий Десятерик