Рецензии
Книги иКС – Прозектор «перестройки»
Михаил Гиголашвили "Чертово колесо"
С первого взгляда эта книга – жесткий опус об обитателях того уголка реальности, где пересекаются миры бандитов, наркоманов, милиции, где все вертятся в чертовом колесе и с трудом можно различить – кто есть кто. Менты становятся наркокурьерами, наркоманы по списку сдают своих товарищей и так далее. Все это описано изощренно, с «полным погружением», с выделением чистой энергетики зла. Первая же литературная ассоциация – изданный тем же Ad Marginem «литературный гангстер» Владимир «Адольфыч» Нестеренко.
Но время и место действия, избранные автором, заставляют посмотреть на текст несколько под другим углом. Роман описывает Грузию и другие азиатские республики СССР во время «перестройки». То есть перед нами, по сути, исследование социальных и метафизических корней «лихих 90-х». Откуда и что взялось. Учитывая роль сыгранную кавказским криминалитетом в дальнейшем, место действия выбрано вполне оправданно.
Главный объект изучения Гиголашвили – не продажные менты и не лютые абреки, главный герой «Чертова колеса» – это Перестройка. Которая трактуется героями с одной стороны, как конец «belle epoque» брежневской добродушной коррупции, разрываемой бесами, гнездившимися в бессознательном советского общества, а с другой, как гибель удушливого строя, из которого нет выхода, как из «чертова колеса» (спрыгнешь, разобьешься). Не зря издательство в своей аннотации сравнило книгу с фильмом Алексея Балабанова «Груз 200», также изображающему распад совка и высвобождение его демонов. «Перестройка» не сходит с уст героев. Причем в очень специфическом контексте.
— Понятное дело — наркуша. Клиентки покормят. У нас четко: дамы угощают кавалеров… Мы его, золотого, поселим на хате и будем к нему бабскую клиентуру водить, а он нам — долю отстегивать, ну, как обычно. Сейчас это самый доходный понт — бордели для баб.
— Перестройка! — поддакнула Наташка из ванной. — Он, кстати, не буйный?
…
«Перестройка!» — мрачно усмехнулся Нугзар, вспомнив глупое слово, порхавшее по устам. Законы зон строились веками — разве могут они рухнуть от какой-то перестройки? Но они изменятся. Для этого надо немного: втоптать в грязь все прежнее, чтобы доказать свою правоту. Недаром любимый тост Жужу был несложен: пить за старое, чтобы молодое боялось… Значит, плохо пили, раз оно не боится!..
…
Долидзе, облизывая сухие губы, поведал о том, что ревизоры не взяли денег. Сослались на то, что им строго-настрого запретили брать взятки.
— Запретили, ты смотри! Перестройка, значит… — усмехнулся Элизбар Дмитриевич. — От такой перестройки суммы будут только расти, попомни мое слово!..
Ну и так далее. При этом стоит отметить, что автор не «совпатриот» в духе Проханова, горюющий об империи (о современной Грузии Саакашвили он отзывается с большой симпатией, хотя жить все же предпочитает в Германии). Свою личную претензию к событиям того времени он так сформулировал в интервью журналу «Немосква»:
«Мы оказались свидетелями стремительного, спешного, скомканного, очертя голову, какого-то вороватого, наполовину высказанного, мошеннического перехода от высоких деклараций морали коммунизма-социализма к сразу и быстро воплощенным низменным идеям захватнического, волчьего, преступного, хищнического, байско-вассально-сюзеренного капитализма. Надо было подготовить новое сознание, прежде чем ломать старое. Та же ситуация – только с точностью до наоборот – наблюдалась после революции 1917-го года, когда спешно, на авось и абы как, стали кнутом загонять всех во всеобщее счастье, «я» насильно превращать в «мы», рубить под корень всё индивидуальное, растворять его в коллективном… Но и Горбачев не виноват – «хотели, как лучше, а получилось, как всегда».
Собственно, об этом же говорят и его герои, казалось бы, окончательно ставшие по ту сторону добра и зла, но, тем не менее, болезненно, «по-интеллигентски», осознающие гибельность и необратимость перемен, к которым не готово большинство:
— Ну, постой, подожди, сейчас перестройка, может, уладится как-нибудь, уляжется…
— Какая, к черту, перестройка? Что может измениться? Кто менять будет? И кто меняться? Мы?! Мы все давно человеческий облик потеряли! Нас всех в трех поколениях менять надо! — Элизбар Дмитриевич махнул рукой, схватил сигарету, закурил. — А после перестройки будет хуже, попомни мои слова.
…
— Что Горбач? У него мозги слесаря. Дали трактористу руль — он и попер, а куда — сам не знает. И все поехало за ним, как борона или что там цепляется к тракторной жопе, с зубьями? Много крови еще прольется, попомни мое слово… Шутки ли — четверть миллиарда людей опять перелопачивать, из совка в капиталистов превращать! Это их-то, в рукав сморкающихся?…
— Перестройка, говорит, трудно стало работать… Права человека, понимаешь ли… Рад и аллаха!.. Чтобы требовать прав человека, вначале надо человеком стать… А наше стадо?… Говно, бараны. Пусть станут людьми, а пока хер им в задницу, а не права человека!..
Словом, вовсе не время ТАКОЕ, а мы ТАКИЕ…
И в завершение – издательство Ad Marginem изданием подобных книг осуществляют важную социокультурную миссию, выстраивая из литературных текстов метатекст постсоветской эпохи, помогает отрефлексировать, понять и преодолеть прошлое.