Рецензии
Желтая армия, Черный барон
"Эксперт" (Наталья Курчатова) о новой книге Леонида Юзефовича
очетая в себе черты историка и писателя, Леонид Юзефович не случайно еще много лет назад заинтересовался фигурой барона Унгерна. Безумный остзеец, дальний потомок екатерининского вельможи, осужденного за пиратство в Балтийском море, основной ареной для которого стала Центральная Азия, Унгерн умудрился серьезно повлиять на ход современных ему событий (в частности, как бы то ни было, стать у истоков современного монгольского государства) и одновременно сделаться персонажем мрачной легенды. Иные ее детали удивительным образом рифмуются либо с прошлым, либо с будущим, на тот момент еще туманным. С без малого столетней дистанции, отделяющей нас от апофеоза Унгерна — его монгольских походов, это выглядит особенно впечатляюще.
Пожалуй, мы не ошибемся, если скажем, что именно Юзефовичу принадлежит честь открытия этого инфернального типа широкой российской публике. На Западе, как ни странно, фигура барона стала популярной практически по горячим следам — автор ссылается в том числе на книгу Антония Оссендовского, беллетриста и авантюриста, которую пересылали друг другу здравствовавшие на тот момент представители рода Унгерн-Штернбергов, знавшие своего одиозного родственника не понаслышке. Первое издание «Самодержца пустыни» вышло в 1993 году, вскоре было переведено и издано на французском и до сих пор пользуется неизменным спросом. В нынешнем году подоспела вторая редакция: автор переработал свой труд, дополнил книгу новыми фактами, исправил кое-какие неточности, произвел ревизию выводов, а также, по ощущению, сдвинул историю дальше в сторону «документального романа» — не потеряв в достоверности, книга приобрела в живописности. Юзефович искусно балансирует между образом Унгерна как «бога войны», фольклорного злодея, беседующего с филином, берущего в жены манчжурскую принцессу и устилающего степь костями врагов, и исторической правдой о девиантной личности, завязавшем алкоголике и психопате с навязчивой идеей панмонгольской цивилизации, сжигающем отступников на кострах. Где-то посередине этих двух правд находится буддистская свастика как эмблема «желтой волны» и жуткое истребление еврейского населения в захваченной Урге, будто репетиция еще более масштабных гекатомб XX столетия.
В продолжение этой линии автор подводит читателя к осознанию природы господствующих идей первой половины XX столетия, которым Европа обязана самыми масштабными и кровопролитными войнами за всю свою историю: «Нет, воевать могут только религии с религиями», — говорит Унгерн на допросе у красных. А «Николай Рерих в 1924 году небескорыстно внушал советскому полпреду в Германии, Николаю Крестинскому, что передовые ламы в Тибете проповедуют тождество идей коммунизма и буддизма. Спустя два года в Урге, уже ставшей Улан-Батором, вышла его брошюра “Основы буддизма”, где про Гаутаму-Будду сказано было, что он “дал миру законченное учение коммунизма”, и многозначительно сообщалось: “Знаем, как ценил Ленин истинный буддизм”».
История в изложении Юзефовича соперничает в причудливой увлекательности с важнейшими текстами современной литературы, от Сорокина до Пелевина, а в некотором смысле и превосходит их. «За свои “высокие заслуги” [взятие Урги, изгнание китайцев и возвращение престола монгольскому лидеру, “перерожденцу” Богдо-гэгэну], — рассказывает автор, — Унгерн награждался потомственным высшим княжеским титулом цин-вана “в степени хана” с правом иметь зеленый паланкин, красно-желтую курму, желтые поводья на лошади и трехочковое павлинье перо на шапке…».
Впрочем, титулом цин-вана Унгерн не ограничился: всю жизнь скорее избегавший женщин, на четвертом десятке он женился на манчжурской принцессе из дома Цин (последняя императорская династия в Китае) и, чем черт не шутит, мог бы, при определенных обстоятельствах, претендовать чуть ли не на престол Поднебесной… Тем более что еще незадолго до знаменитой монгольской эпопеи барон высказывался в таком духе: современная ему ситуация в Китае такова, что для решительного человека нет ничего невозможного.
Как бы то ни было, практика «нового Средневековья», которое проповедовал Унгерн, с его «рыцарскими добродетелями», то есть бестрепетной воинственностью, идеалом непреложной верности и жестоким наказанием за отступничество, а также презрением к «низшему человеческому материалу», еще при его жизни стала реальностью, а далее и превзошла любые ожидания. Лелеемый им в мечтах орден «монашествующих рыцарей», подчиненных идее и вождю — ее воплощенному носителю, оказался так или иначе вызван к жизни на обеих его родинах, по гражданству или по крови, — в восставшем из руин Российской империи СССР и в нацистской Германии. Стоит ли удивляться, что некоторые документы, имеющие отношение к Унгерну и геноциду евреев на задворках цивилизации, находились в архивах Третьего рейха.
Слов нет, Леониду Юзефовичу удалось нащупать какую-то чрезвычайно важную, хотя на первый взгляд и неочевидную болевую точку, испускающую нервные импульсы на несколько цивилизационных ареалов: Китай, Россия и Европа стягиваются здесь в гордиев узел, частично не разобранный по ниточке — до сих пор.