— Что вы сейчас видите перед собой?
— Я вижу перед собой Бога. И сейчас, и всегда. Потому что, кроме Бога, здесь ничего нет. Но я, как и вы, вижу перед собой только его низшую энергию, материю. Ее еще называют иллюзорной. Но это не в том смысле, что она иллюзорна сама по себе — все эманации Бога обладают качеством реальности. И материя тоже реальна. В этом легко убедиться: вот передо мною стена, она реальна, я сразу это почувствую, если стукнусь лбом. Можно, конечно, решить это противоречие софизмом, сказав, что мой лоб — такая же иллюзия, как и стена. Но постмодернистские штучки в духе крайнего субъективизма — полная фигня. От софизмов лбу не легче, шишка не спадет и боль не утихнет. Эта энергия иллюзорна в том смысле, что мое представление о ней и о себе в отношении к ней — иллюзия. Я думаю, что я — бог, что я хозяин этой квартиры и этой стены в ней. А на самом деле квартира принадлежит другому человеку, да и он получил ее в ипотеку, но и банк не сам владеет собой, и акционеры банка — они тоже только думают, что чем-то обладают, завтра государство заберет их активы или рынок обесценит, однако государство существует только в виде наших представлений о нем, а никакого рынка вообще нигде нет. Поэтому остается только Бог — он и хозяин, и вещь.
— Про что будет ваша следующая книга?
— У меня будет следующая книга?
— Как вы думаете, кто лучший писатель вашего поколения и почему? (Необязательно конкретную фамилию.)
— Это хорошо, что можно не называть одну конкретную фамилию. Еще лучше — не называть конкретное поколение. Какое из них мое и почему? И я не знаю, кто лучший, я даже не знаю, что значит — быть лучшим. Есть писатели, с которыми я попадаю в унисон как читатель. Они для меня и лучшие, и они для меня — мое поколение. Хотя, если вот так конкретно, кто из нас, авторов моего возраста, самый крутой — то Елизаров. Михаил Елизаров — самый крутой.
— На какую историю можно поймать любого читателя?
— На историю о нем самом, конечно.
— В русской литературе правда есть что-то особенное — или все это отговорки людей, которые не интересны никому, кроме своих соотечественников?
— В русской литературе правда есть что-то особенное, и это, несомненно, отговорка людей, которые не интересны никому, даже своим соотечественникам. Русский мир — очень большой. Он в два раза больше России. Больше ста миллионов русских живет здесь, и еще примерно столько же — по всему миру за границей. Если бы мы могли написать что-то такое, что будет интересно всем русским, — это станет интересно всему миру, можете не сомневаться. Но мы не интересны даже сами себе. Мы скучны сами себе — так с чего остальному миру мы должны быть интересны? Остальной мир продолжает читать русскую литературу, в которой есть что-то особенное — Достоевского и Толстого.