Пресса
Тоска по сложности
Вадим Левенталь на страницах "Соли" рассуждает о новых веяниях в литературе и "ласточке"-"Истеми"
Тоска по сложности
Вадим Левенталь /20 мая 2011
Возможно, со стороны это незаметно, но изнутри очень чувствуется: представление о хорошей прозе меняется.
Проза, написанная с интонацией сурового бывалого мужика, который вам сейчас рубанет правду-матку, все больше утомляет. Повторяясь из романа в роман, эта интонация уже как три блатных аккорда, под которые уныло поется «Звезда по имени Солнце»; к правде-матке она больше не имеет никакого отношения.
Литература тоскует по более сложным аккордам, по изысканности, интеллектуальности, писательской изобретательности, хитрости, образованности, наконец.
Это не то чтобы утверждение — скорее догадка, предчувствие. С другой стороны, разве вручение «Букера» «Цветочному кресту» — это не проявление тоски по сложности? А награждение «Белочкой» Анатолия Гаврилова, продублированное на прошлой неделе премией «Чеховский дар»? А учреждение неформатной даже для современной русской литературы серии «Уроки русского»? А завоевание сначала петербургского, а вскоре и московского читателя Фиглем-Миглем, писателем умнейшим и сложнейшим?
Меняется и настроение издателей. Продвинутые, мобильные (в противоположность неповоротливым монстрам) издатели ложатся на другой галс — что само по себе и есть главное доказательство смены ветра (да простят меня моряки, если метафора неточна). Вот и Ad Marginem взыскует сложной прозы (несколько дней назад, например, издательство выпустило роман «Истеми» Алексея Никитина), — с чего бы вдруг хедлайнеру актуальной литературы с двадцатилетним стажем ошибаться?
Исходное событие романа «Истеми» — такое: в 1984 году четверо студентов-физиков придумали игру — нечто среднее между сидмейеровской «Цивилизацией» и настольной Dungeons&Dragons. Все они стали правителями выдуманных воюющих государств, от имени одного из царей и ведется рассказ.
В 80-х героев с этой игрой замели и несколько недель допрашивали в КГБ, а потом вдруг ни с того ни с сего отпустили. Однако настоящее время романа — 2004 год. Бывшие студенты-физики стали великовозрастными дядьками, да и страна стала другой, но игра в каганов и императоров вдруг аукается в «оранжевом» Киеве.
Таковы примерные координаты этого текста, хотя он сложнее, чем кажется в пересказе. На первом уровне он, безусловно, прочитывается как размышление о поколении сорокалетних. О том, как люди повзрослели в одной стране и, сами того не заметив, оказались в другой (недаром среднего арифметического — 1994 года — тут нет: 1984 и 2004 видны герою отчетливо, а 1994-й остается, как кошмарный сон, в тумане.) О том, как однажды испугавшись умирающего дракона, продолжают видеть его тень, даже когда он давно издох.
Но у «Истеми» есть и другой эффект: тональность, в которой описаны 2004-й и 1984-й, примерно одинакова. То, что герою серо и уныло в 2004-м, — еще понятно; о себе он говорит, что попробовав, как и все, в 90-х десять разных бизнесов, нашел наконец тихое пристанище в торговле американской колой — и слава Богу. Но 1984-й? Казалось бы, время, на которое пришлась молодость, должно из исторического далека представляться полным радости. Но нет — рассказ о колхозных яблоках, допросах в КГБ, институтской и армейской жизни ведется с тем же нескрываемым презрением к царящей серой скуке.
И вот чисто языковой эффект — интонация, музыка фразы кардинально меняется, когда речь заходит о всадниках выдуманного Каганата, и именно эти сцены в конечном счете прочитываются как высшая реальность романа.
СССР больше нет, и Бог его знает, что будет с «оранжевой» Украиной — но раз выдуманный Каганат продолжает существовать как ни в чем не бывало, он в каком-то смысле реальнее Украины, потому что вопреки логике продолжает влиять на судьбу своего изобретателя.
Вот о чем этот роман: о власти фантазии, выдумки, о том, как раз опущенное в почву зерно игры (игры в самом широком смысле) прорастает в разных местах вновь и вновь, ростки эти не задушишь, не убьешь. О том, что так называемая реальность — самая неудачная из выдумок. О надежде, которую дарят человеку призраки иных (по Набокову) миров.
Осталось похвалить язык — роман написан ясно, разнообразно, немного задумчиво, — прежде чем перейти к «но»: «Истеми» отнюдь не шедевр; пожалуй, это просто хороший роман. Главная претензия — deus ex machina в финале, когда выясняется, что перводвижителем всех событий была не несущая никакого смысла шутка. И ради чего, спрашивается, было огород городить?
Но ведь хороший роман — это не так уж мало, а? Учитывая, что у автора есть еще загадочный неопубликованный, но, по слухам, неплохо продающийся на Amazon — в английском, надо полагать, переводе — «Маджонг» (в студию, товарищи издатели, в студию). Учитывая, что роман освежающе хорош. Учитывая, наконец, что автор для нас новый, и мы вправе рассчитывать, что он еще удивит нас.
Одна ласточка, конечно, весны в интеллектуальной литературе не делает, но если лед тронулся, то, значит, ласточек будет больше. Я даже знаю фамилии некоторых таких ласточек, но пока молчу — чтобы не сглазить.