Рецензии
Свои люди сочлись
"Ведомости" об антологии "Десятка"
Свои люди сочлись
Сборник «Десятка» подан Захаром Прилепиным как «повод для ревизии достижений отечественной литературы за последние десять лет»
Лиза Новикова
Для Ведомостей
14.07.2011, 128 (2894)
Достижение это или нет, но сборник удивляет какой-то поразительной однородностью. Вроде бы до «Десятки» были довольно разные авторы, а все вместе оказались — выстроились, словно доски в заборе, без зазоров и щелей. Никакого эстетического разноголосья. Даже трудно вспомнить, когда еще в нашей литературе встречалась подобная сплоченность рядов. Пожалуй, последним схожим примером были популярные сочинительницы детективных романов, которые с удовольствием вместе фотографировались, сами назначали себя «королевами» жанра и действительно в том же составе фигурировали в рейтингах продаж. Был еще, как раз лет десять назад, сборник «лауреатов литературных премий», форматом и оформлением очень напоминавший коробку шоколадных конфет, — но там, под «крышкой», все же слышалось какое-то движение, каждый из «лауреатов» тянул оберточное одеяло на себя.
Из «Десятки» поначалу выделяется Сергей Самсонов. Его повесть самая длинная и самая трудночитаемая. Писатель безошибочно выбирает сюжет, «матч смерти» в Киеве 1942 года, украинские футболисты играют с фашистами. Вроде бы сходится все верно: и героическая попытка сопротивления, и футбол как универсальный символ понятного во все времена зрелища. Самсонов пишет очень избыточно, он накручивает эпитеты и сравнения, словно пытается оживить те же чувства, которые вызывала военная проза в читателях прошлых поколений. Он честно шаманит словами, но, увы, никак не может достичь желаемого эффекта.
Вскоре, однако, выясняется, что и футбольная команда — не совсем подходящий образ для «Десятки», хотя авторы сборника всячески и обыгрывают мотив физической силы как творческой состоятельности. «Дачный», как всегда автобиографичный, рассказ Сергея Шаргунова еще культивирует ощущение неопределенности, когда непонятно, что из твоего окружения таит благо и радость, а что — опасность и смерть.
Но дальше уже идет гораздо более конкретный разговор «за жизнь». Захар Прилепин вновь, как и в сборнике «Грех», романтизирует деревенские «пацанские разборки», продолжая тщательно выписывать начатое там сочинение «Мое босоногое детство». Герман Садулаев рассказывает о правилах поведения на войне, Михаил Елизаров в трэш-фантазии «Госпиталь» призывает бросить все и любоваться бессмысленной жестокостью дедовщины. Андрей Рубанов воображает себя Хантером Томпсоном, объясняя молодому поколению, как научиться «кайфовать» в следственной тюрьме, «где бьют сапогами за любую попытку впасть в неофициальное состояние». Дмитрий Данилов учит тому же, правда на свободе, где с «неофициальным состоянием» тоже не все так просто. Несколько в стороне от всей этой литературной «распальцовки» оказываются два рассказа Романа Сенчина. Писатель лаконичен как никогда, он ведет читателя от слез к нервному смеху, от страшной трагедии, гибели маленькой семьи, — к городской зарисовке о напуганных кризисом рекламщиках. Его роль в этом сборнике напоминает старое интервью группы Spice Girls, когда на просьбу спеть все дружно указали на одну: мол, «спеть — это к ней».
«Ладно-ладно, мы все поняли, приехало московское ссыкло. Я тебе нормальный расклад предложил, сразу бы выяснили, что вы стоите, столичные», «В общем, на войне как на войне», «Только по-честному, полностью погружайся в чтение. Будешь халтурить, о “дедах” думать и ссаться — они сразу тебя почуют и на твой страх придут», «Смысл заключался в том, чтобы не просто убиться в хлам — но убиться и при этом не прекращать движение» — когда авторы «Десятки» слаженным хором соглашаются с действующими на территории РФ законами «пацанской» жизни, они явно чувствуют себя на своем месте. Прямо как «червонцы, которые всем нравятся».