Рецензии
Оправдание фашиста
31.01.12.
Дмитрий Трунченков
Роман француза Джонатана Литтелла «Благоволительницы» – блестящая книга, написанная в лучших традициях русского классического романа, четыре «Героя нашего времени» под одной обложкой. Расстрелы на Украине, спецоперации на Кавказе, Сталинград, польские лагеря – все это описано так, как будто автор видел все собственными глазами. Но, как рассказывает сам Литтелл в своих интервью, больше всего его интересовала не история, а нравственная проблема: как далеко можно зайти в преступлениях против человечности и чем это обернется для души преступника?
Помимо множества просто валящихся, как из рога изобилия, исторических и художественных подробностей, книгу отличает возможность многоуровнего прочтения. Хотя ее условно и можно разделить на четыре части размером с «Героя нашего времени» (Украина, Кавказ, Сталинград, Польские лагеря и последние дни Берлина), в каждой из этих частей автор все же не создает нового конфликта, заполняя место описанием довольно монотонных бюрократических квестов. Вместо этого смысловой вес переносится на несколько смысловых уровней, опирающихся на весь текст романа, доступных для прочтения и интерпретаций.
Первый, символический уровень: в детстве главный герой, Максимилиан Ауэ, был влюблен в свою сестру-близняшку, и поклялся всю жизнь оставаться верным ей. Чтобы выполнить обещание, он избегает даже мысли о других женщинах и переключается на мужчин. Очевидная параллель Германия – брат-близнец России, подчеркивается в разговоре Ауэ с подполковником Правдиным, взятым в плен в Сталинграде. Чтобы избежать притяжения к родственному режиму, национал-социалистическая Германия ополчается на коммунистов, мобилизует воинственный «греческий» дух и, по сути, переходит под власть охватившего общество латентного гомосексуализма. Именно спасаясь от преследования за гомосексуализм, Ауэ оказывается вынужденным вступить в СД, таким образом Германия вступает в войну из-за гомосексуальных токов, разлившихся в обществе, и эти токи и характеризуются как суть национал-социализма.
С другой стороны, Максимилиан Ауэ – матереубийца, мстящий матери за предательство по отношению к отцу. И здесь включается другое прочтение, аллегорическое: герой как Орест. Но это аллегорическое прочтение важно не по отношению к эпизоду матереубийства, а относительно расплаты за совершенное преступление. Благоволительницы – русский перевод французской передачи греческого слова Эвмениды, имени греческих богинь, посланных преследовать Ореста. Именно образ Благоволительниц становится центральным для романа: наказанием герою выпадает не человеческий суд, а суд совести, который символизируют эти греческие богини.
И в самом деле: разбирая случай Ауэ (и об этом Литтелл тоже признается в интервью), оказывается невозможным, сохраняя честность, бросить в него камень. По одной простой причине: кто бы на его месте повел себя принципиально иначе? То есть променял тепленькое местечко в канцелярии, где ему и убивать-то пришлось только однажды, а в основном – вести бумажные дела, на передовую и, вероятно, скорую смерть. А, если учитывать уголовно наказуемую половую ориентацию героя (проблему можно несколько усилить, представив, например, что Ауэ полукровка, или душевнобольной): кто бы согласился поменяться с жертвами местами? Ауэ, и это подчеркивается постоянно, чуткий, сострадательный палач: он сочувствует евреям, старается облегчить их участь, а на Кавказе так и вовсе фактически спасает спорную кавказскую народность, про которую непонятно, евреи они или нет, от уничтожения – и за это попадает в качестве наказания от начальства в Сталинград. В Польше он пытается улучшить положение евреев, тщетно, впрочем, выторговывая для узников концлагерей увеличение пайка. Окружающие его немцы в основной массе хуже, черствей – а ведь и они не изверги, а обычные люди, оказавшиеся в неудачное время в неудачном месте и смирившиеся с ходом вещей, попытавшись себя убедить, что все правильно и как надо.
Где же находится та грань, за которой безразличие и бездействие превращаются в преступление? Немцы, знавшие об уничтожении евреев и то ли сносящие, то ли ничего не могущие сделать – они преступники или нет? А американцы, позволяющие своему правительству оккупировать Ирак и потом удивляющиеся терактам? Или любой из нас, проходя мимо бомжа в метро убеждающий себя, что тот, конечно, сам виноват, потому что, известное дело, сам ведь пропил квартиру - и так далее, и так далее? Но чем ощутимо больше вина офицера СС, никого лично не расстреливающего, а наоборот, пытающего смягчить убийственную мощь государственной машины?
Сам Ауэ не строит иллюзий, он вполне себе отдает отчет, что расстреливать лично и заполнять бумаги – одно и то же. Как ни странно, вывод крайне неприятен: Ауэ виноват не в том, что участвовал в организации казней, а в том, что не занял место жертв государственной машины. И хотя совершить такой праведный поступок мало кто смог бы, само чувство справедливости, вшитое каждому человеку в подкорку, карает и будет карать его до самой смерти ожиданием – если бы не уважение к читающим эти строки атеистам, можно было бы сказать: посмертного ужаса.