Пресса
Инго Шульце: «Явить лицо после пробуждения»
Интервью с Инго Шульце на сайте "Частный корреспондент"
Инго Шульце родился в Дрездене в 1962 году. Изучал классическую филологию в Йенском университете, а в начале 1990-х приехал в Северную столицу издавать газету. Этот период жизни запечатлен в его первой книге — «33 мгновения счастья. Записки немцев о приключениях в Питере».
Через год после ее публикации в России отечественному читателю представили и его «Simple Storys», роман о жизни восточногерманской провинции.
Шульце, один из лучших современных немецких писателей, приехал в Москву на несколько дней с женой, чтобы представить столичной публике свой новый, уже изданный на родине, роман «Адам и Эвелин» и несколько глав из него, переведенных на русский.
— Вы довольны своей литературной судьбой?
— В принципе очень. Я могу обеспечить себя и свою семью. Мне не на что жаловаться: много переводов, экранизации, театральные постановки… Я мечтал о гораздо большем успехе, но при этом боялся, что будет и больше неудач. Неудобно говорить о себе, но у меня есть ощущение, что усиливается как принятие моих текстов публикой, так и их отторжение.
— А что приятнее?
— Первое, конечно. Я замечаю это по рецензиям, комментариям… Но было бы, конечно, странно, если бы нас всегда только хорошо принимали. На мои чтения, встречи с читателями приходят те, кто хочет меня услышать, кому нравятся мои тексты. Те же, кому они не нравятся, туда не приходят.
— Чему посвящен ваш новый роман «Адам и Эвелин»?
— Никогда раньше я не писал столь прямолинейно. В 2005 году вышел мой 800-страничный роман «Новая жизнь», в котором я с разных сторон пытался осмыслить важный для Германии момент — 1989—1990 годы, когда рухнула Берлинская стена и Германия объединилась.
В романе речь идет о портном из восточногерманской провинции, который делает женщин такими прекрасными, и, когда они становятся прекрасными, в нем пробуждается вожделение.
Жена, застав его в недвусмысленном положении с одной из клиенток, уезжает с подругой и ее кузеном в Венгрию, на озеро Балатон. Портной едет за ними, и на Балатоне возникает очень сложная ситуация. Вскоре открываются границы, и перед героями встает вопрос: «Что делать?» Он с женой едет на Запад. Мы знаем, как герой чувствует себя на Востоке, а что же с ним будет на Западе?..
В двух моих книгах основным фоном является 1989 год, в остальных действие разворачивается в 1990-е, описываются последствия. Когда приобретаешь новый опыт, иначе смотришь на прошлое. Чрезвычайно важно то, как мы оцениваем 1989—1990 годы, от этого зависит наш взгляд на современные проблемы.
В Германии как нигде быстро произошел переход от социалистической системы к капиталистической, столкновение двух разных миров. Ни одна другая соцстрана не была под таким влиянием СССР, как ГДР.
Конечно, тут можно провести аналогии с Советским Союзом и Россией, но у вас это происходило долго и, возможно, этот процесс еще не завершился.
— Какие темы, кроме этой, болезненной для немцев, важны для вашего творчества?
— На вопрос «О чем вы пишете?» всегда отвечаю: «Обо всем». Я рассказываю старые истории о любви и смерти, пытаясь вместить в них наше время. Ведь любовь сегодня отличается от той, что была 20 лет назад. В 99 процентах не отличается, но меня всегда интересует крошечный квант отличий.
— Когда вы обдумываете будущий текст, чему вы уделяете наибольшее внимание, что для вас важнее всего — язык, персонажи, сюжет?..
— Хорошо, когда в голове вообще есть какая-то идея. Этот этап работы знаком каждому, вне зависимости от того, пишет ли он курсовую работу или роман. Когда есть хотя бы одна идея, кажется, что теперь легко всё напишешь, но потом замечаешь, что нужны и другие мысли. Но если две идеи есть, значит остальные придут во время работы. Когда их 11 или 12, текст точно должен получиться.
Еще важнее найти свой стиль. Я не могу придумывать рассказ во время прогулки, это другой психотип. Чтобы что-то написать, мне надо сидеть за столом.
— А как вы работаете со своими идеями?
— Это зависит от того, роман я пишу или эссе. Давно заметил: мне сложно писать по заказу. Не могу над одним текстом работать днем, а над другим вечером, в определенный период времени у меня в работе только одна вещь. Я настраиваюсь на нее, поэтому других идей в этот момент у меня нет.
Многие одаренные люди говорят об этом же. Остается только восхищаться теми, кто пишет одновременно стихотворение и прозу.
— Когда вы приступаете к работе над текстом, вы обычно знаете, чем он кончится?
— Как правило, нет. Это проясняется, когда большая часть работы уже позади. Вот «Адама и Эвелин» я написал довольно быстро, но долго не мог придумать образ для концовки. Уже начал беспокоиться. А когда он наконец пришел, я был несказанно счастлив.
Потом, прочитав весь текст от начала до конца, я многое в нем изменил. В рассказе для меня важны два последних предложения, они ведь проливают новый свет на текст.
— Какую свою книгу вы бы посоветовали тому, кто вас не читал? Какая, с вашей точки зрения, представляет вас наиболее полно?
— Ну конечно, самая толстая...
— Кто из писателей — классиков и современников важен для вас? Чьи тексты вы стараетесь не пропускать?
— Как-то мне задали вопрос про писателей, которые на меня повлияли, и мне пришли в голову 50 авторов. Почти все, кого я люблю читать, так или иначе повлияли на меня. Они принадлежат либо к старшему поколению, либо уже умерли, потому что только в тот момент они действительно доходят до читателей.
Из немецких авторов старшего поколения это Вольфганг Хильбиг, недооцененный в Германии Детлеф Опиц; из более молодых — Катя Ланге-Мюллер, Дурс Грюнбайн. Я читаю коллег, и, надеюсь, они меня тоже читают. Для меня очень важен Уильям Гасс — американский автор, почти неизвестный у нас. Ему за восемьдесят.
Из русской литературы больше всего ценю Владимира Сорокина. Хорошие тексты у Пелевина, Пригова, Рубинштейна.
— В начале 1990-х вы жили в Питере. Продолжаете общаться с русскими, в том числе издателями, и сейчас. Какая, по-вашему, главная черта в нашем национальном характере?
— Когда я прожил первые два месяца в Санкт-Петербурге, оказалось — если судить по традиционным представлениям о русских у нас в Германии, — что я русский, а окружают меня немцы. Все они были такие аккуратные, точные, пунктуальные…
Я не возражал против этого, в этом смысле они тащили меня за собой. Книга об этом периоде моей жизни называется «33 мгновения счастья». Немец, редактор газеты, пытается сделать в другой стране всё, как у себя на родине, но сотрудники превращают редакцию в квартиру, но, что интересно, газета при этом продолжает выходить.
С тех пор в России многое изменилось. В общем, не могу дать ответ на ваш вопрос.
— Отличаются ли русские издатели, с которыми вы работали, от немецких?
— Сложно сказать, потому что немецкие издатели разные. К сожалению, я мало знаю русских. Одно могу сказать: они очень хорошо ко мне относились. Не знаю, как обстоит дело с продвижением изданной книги в России, в Германии же почти для каждой издатель должен придумать стратегию, иначе ее сложно продвигать. Найти рукопись, отредактировать ее и издать — половина работы, остальное — донести ее до читателя.
— Давайте поговорим о редакторах. Позволяете ли вы им вмешиваться в свои тексты и если да, сильно ли они влияют на них?
— Мне очень повезло — один и тот же редактор работает со всеми моими книгами. У моих текстов в издательстве бывает два или три редактора, да еще друзья помогают.
Я долго не показываю другим то, что пишу, но потом жадно жду откликов. Показать свою рукопись — то же самое, что явить свое лицо сразу после пробуждения. Основное, принципиальное в тексте я редко меняю, но то, что требует длительного обсуждения и касается не столь важных моментов, я обычно обсуждаю с друзьями. С издателями тоже, но меняю что-то после разговора с друзьями, и это всегда положительно сказывается на результате.
— А ваши друзья — люди из мира литературы?
— Это важные для меня люди. Среди них и художники, и ученые… Обсуждать с ними мой текст всегда интересно, ведь у каждого свой взгляд.
— Раз зашел разговор об издательском процессе, давайте затронем одну из важнейших его составляющих — перевод на другой язык.
— Работа с переводчиком — один из самых интересных моментов создания книги. Тут-то ты и понимаешь возможности собственного языка и ограниченные возможности перевода. Особенно сложно с фразеологизмами и поговорками — надо найти нечто похожее в другом языке.
Благодаря переводчику твоя книга становится и лучше, и одновременно хуже. Я словно переправляю ее на другой берег. Даю переводчику схему построенного мной дома и говорю: «Строй на том берегу по этому плану, но из материала, который там найдешь». Даю ему полную свободу.
На обложке зарубежного издания крупными буквами написана моя фамилия, мелкими — переводчика, но это всегда плод нашей совместной работы.
Беседовала Елена Калашникова