Пресса
Инго Шульце: Мне интересны пограничные состояния.
Интервью Н. Бабинцевой. Газета "Время новостей"
В Москву по приглашению фонда имени Фридриха Эберта и Гете-института прибыл известный немецкий писатель Инго Шульце, автор международных бестселлеров «33 мгновения счастья» и Simple Storys. Встретившись с русскими читателями в магазине «Фаланстер» и познакомив их с фрагментами своего нового романа, Инго ШУЛЬЦЕ ответил на вопросы корреспондента «Времени новостей» Наталии БАБИНЦЕВОЙ.
-- После того как на русском был опубликован роман «33 мгновения счастья», вас стали сравнивать с нашими концептуалистами и даже называли «немецким Сорокиным». Позже сопоставляли с Даниилом Хармсом. Как вы относитесь к таким сравнениям?
-- К сожалению, я мало об этом знаю -- редко получал прямые отклики из России. Я был бы рад, если бы эта книга была реанимирована в общественном восприятии, она ведь написана пятнадцать лет назад, и теперь ее можно прочесть по-новому. В 1992-м я приехал в Петербург как бизнесмен, у меня не было планов написать книгу. Я думал, что русские лучше знают Россию, и будет как-то смешно и странно мне писать об этом. Но вдруг понял, что вижу в тогдашнем Питере очень много своего -- смену одной системы другой, которая в России началась раньше, чем в Германии, а закончилась много позже. В Петербурге я обнаружил много разных эпох, сошедшихся в одном месте. И подумал, что если перекинуть мостик от жития святых к диалогам Хармса, то можно соединить эти перемешанные сюжеты и временные пласты в нечто единое. Даниил Хармс для меня по значению равен Беккету, а у Владимира Сорокина я научился тому, что стиль должен произрастать из материала. Мы вчера с ним наконец познакомились, и я очень рад этому. Сорокин сумел найти стиль и придумать притчу для каждой исторической эпохи, меня это восхищает.
-- Каково было чувствовать себя иностранцем в Питере начала 90-х, когда на приезжающих из-за рубежа смотрели как на диковину?
-- Понятие национальности -- одно из самых странных и размытых. В тогдашнем Петербурге я создавал газету. И мне казалось, что все люди, которые работают со мной, гораздо больше немцы, чем я, при том, что из Германии приехал я один (смеется). Все мои сотрудники были такими аккуратными, вежливыми, пунктуальными и трудолюбивыми... Я один, кажется, полностью соответствовал стереотипу русского человека.
-- Правда, что вы отправляли книгу «33 мгновения счастья» в Германию своему другу кусочками на факсовой бумаге?
-- Нет, это выдумка, а правда -- кое-что другое. Уезжая в Петербург, я прощался с тяжелобольным другом. Мы не были уверены, что когда-нибудь встретимся. Я каждый день посылал ему факс, а он мне отвечал своими рисунками. Через пять недель мой друг умер. Куратор, готовивший его выставку, собрал эти рисунки и мои письма в одну книгу. Но она никак не связана с «33 мгновениями счастья».
-- В книге вы использовали романтический прием -- приписали повествование немцу по фамилии Гофман, который сгинул в России, оставив после себя дневники. Это было связано с желанием отстраниться от текста?
-- Это была дань Эрнсту Теодору Амадею Гофману (смеется). На самом деле мне хотелось оправдать стилистические различия составляющих книгу рассказов тем, что подставной автор якобы записал их со слов разных людей. Однако то, кому принадлежит текст, было не так важно, как его содержание.
-- Правда, что после публикации вы попали на обложку журнала «Нью-Йоркер» в компании еще четырех писателей как вероятный претендент на Нобелевскую премию?
-- К сожалению, мы не попали на обложку «Нью-Йоркера», а только в сам журнал (смеется). Там была неплохая компания. От России Виктор Пелевин, туда же попал мой немецкий коллега Марсель Байер, и еще были двое французов -- Лоуренс Норфолк и еще один, уже не помню фамилию. Самым важным для меня было присутствие Пелевина. Между прочим, нас снимал Ричард Аведон: он представил нас в виде модной поп-группы. Аведон все время делал снимки «Полароидом», смотрел на них и недовольно бросал на пол. Очень хотелось подобрать хотя бы один, но я постеснялся (смеется).
-- По-моему, ваша вторая книга -- Simple Storys -- во многом созвучна вашему петербургскому тексту. Несмотря на разность настроения, и там, и там речь идет о переходном состоянии и переменах в судьбах людей, что с ним связаны.
-- Мне никогда не удавалось написать о том, о чем на самом деле хотелось. Например, о том, как мои русские знакомые навещают меня в Берлине. Мне было бы забавно описать происходящие при этом метаморфозы. Часто люди, которые в Питере выглядели яркими и уверенными в себе, в Германии внезапно терялись. И наоборот, те, на кого я прежде почти не обращал внимания, раскрывались и расцветали. Мне вообще долго казалось, что я могу писать только о России и русских, потому что Германия слишком близко, и мне не хватает дистанции. В «33 мгновениях счастья» есть рассказ, где два немецких бизнесмена разговаривают о России. Я внезапно услышал внутренним слухом хемингуэевский по духу диалог и смог его записать. И понял, что для такого текста мне недостаточно русских реалий. После этого рассказа я подумал, что смогу найти инструментарий, чтобы описать произошедшее в Восточной Германии после падения стены. Немцы стремительно поменяли одну систему на другую -- новая была заимствована у Америки. Многие говорили мне: ты так интересно написал о России, почему же так плоско пишешь о Германии (смеется). Может быть, дело в том, что в Германии 90-х не было того удивительного смешения разных культур, времен и социальных реалий, которое поразило меня в России. А стиль приходит из материала.
-- Насколько принципиальным при работе над Simple Storys было наведение мостов между историями? Там ведь сюжет каждого рассказа проясняется только по прочтении следующего? Очень необычная подача материала...
-- Я убежден: надо воспринимать Simple Storys не как отдельные рассказы, а как части единого организма. Я писал о тех изменениях, что произошли в Германии 90-х. И это не было какой-то литературной конструкцией, я скорее описывал правила игры.
-- Расскажите о романе «Адам и Эвелин», который вы представили русским читателям.
-- Я еще никогда не писал ничего столь прямолинейного (смеется). В 2005 году я выпустил Neue Leben Roman, который считаю самым важным из всего написанного (отрывки из этого романа будут опубликованы в тематического «немецком» номере журнала «Иностранная литература». -- Н. Б.). Это была очень большая и амбициозная по замыслу работа. После нее мне захотелось придумать совсем простую историю. И я написал «Адам и Эвелин». Главный герой романа -- дамский портной из ГДР, который делает женщин такими прекрасными, что сам в них влюбляется. Жена в конце концов уличает его в измене и уезжает от него на озеро Балатон. Муж устремляется вслед за ней, и там возникает весьма пикантная ситуация. А потом открываются границы, и встает вопрос: что делать дальше. Мой герой уезжает вместе с женой на Запад. Мы видели, каким он был на Востоке, теперь интересно, как отреагирует на новые условия жизни. Вы же знаете: меня всегда интересуют пограничные состояния (смеется).