Рецензии
Будет ласковый вождь
На русском языке выходит биографический роман Эммануэля Каррера «Лимонов», в котором автор пытается быть не слишком комплиментарным по отношению к своему герою, чтобы тоже стать персонажем книги.
В интеллектуальных французских кругах Лимонов вполне известен еще с той поры, когда вышел его роман «Русский поэт предпочитает больших негров» — так во французском переводе называлась книга «Это я, Эдичка». Тогда «лукавый, остроумный, похожий одновременно на загулявшего матроса и на рок-звезду», как описывает его Каррер, Лимонов жил в Париже и всех очаровывал. Но и теперь он в Европе не забыт. Правда, после того, как он в 90-х съездил на Балканы повоевать за сербов и возглавил русских нацболов, мнение о нем переменилось. Теперь Лимонов, как формулирует Каррер коллективное восприятие, —
«омерзительный фашист, вставший во главе банды скинхедов». «Не все так просто», — говорит Эммануэль Каррер, но в его устах это скорее вопрос, чем утверждение.
На протяжении всего романа Каррер так и не берется объяснить, почему Лимонов в России так всем нравится. Самому-то рассказчику герой вроде бы совсем не симпатичен. А в архитектуре этого романа рассказчик становится вторым главным персонажем. Типичный и скучный французский буржуа развернуто представляет себя в книге: Эммануэль, писатель, живет в богемном 10-м районе, отец — чиновник, мать — историк, жена — журналистка. Лимонову нужен Каррер для повествовательной цельности, как отрицательному герою нужен положительный, а сюжету — финал.
«Я пишу для французских читателей, людей добродетельных и не терпящих насилия,» — поясняет автор. В переводе на русский это означает, что читатели взвесят и оценят героя его романа в соответствии с европейской шкалой ценностей.
Их не восхитят сексуальные приключения Лимонова в Нью-Йорке, они не найдут оправдания обстрелам Сараево во время югославской войны.
Как оказалось, подозрения Каррера, что его герой не может вызвать у публики симпатии, не беспочвенны. В интервью «Газете.Ru» писатель признается, что устроители крупнейшей во Франции премии — Гонкуровской — сказали ему прямо: премия могла бы достаться ему, но никогда не достанется «такому подонку, как Лимонов».
Главный приём Каррера — он извлекает биографию Лимонова из собственных его книг и пересказывает сухо и скучно, убирая украшающий ее вымысел или заменяя вымыслом собственным. Надо сказать, что этот фокус он проделывал и раньше, когда в своей — между прочим, отличной, — биографии Филипа К. Дика воссоздал жизнь и фобии героя по его фантастическим романам. После такого Лимонов должен был показаться ему легким орешком.
Все уже написано — остается это только переувидеть. И автор видит героя, который мечтает о величии, но мечты никак не сбываются. В харьковской юности — только беспросветность и разбой, в московской молодости — только пустые пьянки, в нью-йорской жизни — бравадные сексуальные эксперименты. И даже в Париже, где к герою приходит первое подобие литературного успеха, он в основном бегает за Натальей Медведевой и переживает, что тиражи не растут.
Лимонов — герой романа мальчишески мечтает достичь вершины, но чаще всего оказывается на дне.
Описывая в очередной раз, как герой, напившись, валяется на полу на матрасе и представляет свою жизнь как сплошную неудачу, автор спохватывается, ему кажется, что такая сцена в книге уже была. И все же нагромождает их снова и снова.
Лимонов посвятил свою жизнь и романы мифологизации собственной биографии. Его биограф изо всех сил пытается демифологизировать ее обратно.
В лимоновских текстах главным была и остается интонация бравады— то он Бродского победил, то Солженицына обогнал, то встал в авангарде мировой революции. В карреровском тексте браваду заменил скучный бубнеж: завидовал Бродскому, презирал Солженицына. Наблюдать за тем, как два эти голоса борются в тексте на протяжении всего романа — самое в этой книге увлекательное.
Иногда Каррер (или, правильнее сказать, рассказчик, играющий роль Каррера) даже извиняется за героя. Ему, видите ли, неудобно писать, что тот делил женщин на категории: от А до С. Ведь это и есть фашизм — постоянное выстраивание иерархии — кто пацан, а кто петух. И в то же время он способен увидеть у Лимонова почти христианское сострадание к слабым, к той самой категории С:
«Фашисту Лимонову нельзя отказать в одной вещи: он всегда становился на сторону меньшинства.
На сторону худых против толстых, бедных против богатых, на сторону законченных негодяев, которых не так много, против честных людей, которых все-таки большинство, и сколь бы странной ни казалась его позиция, она логична – в любой ситуации находиться на стороне тех, кого меньше».
И тогда начинаешь подозревать, что Лимонов Карреру все-таки гораздо более симпатичен, чем тот пытается показать. Тот Каррер, которого возмущают поступки героя, остается только приемом из романа. Его раздражающая будничность, крайняя политкорректность нужны, чтобы оправдать перед читателем выбор героя. Но и тот Лимонов, который здесь с потрясающей частотой попадает в неудобные ситуации и скорее смешон, чем обаятелен — тоже герой романа. Только уже не своего.
Исходным импульсом этого романа для Каррера становится догадка, что «в романтичной и полной опасностей жизни героя зашифровано какое-то послание. Причем оно касается не только его самого или современной России, но также и нашей общей истории после Второй мировой войны». И, методично разбирая лимоновский сюжет, выставляя героя в чем-то лузером и в чем-то смешным, Каррер обнаруживает частичку Лимонова в каждом из нас: в нашем честолюбии, наших амбициях, наших неудачах.
Даже он сам, типичный французский интеллектуал, с ним чем-то схож. Оба они, например, носят очки, и обоих бросали красивые женщины.
У этой истории есть два финала. Первый — когда Каррер является к Лимонову для прощального интервью и тот спрашивает, зачем он вообще взялся за его биографию. Видите ли, объясняет биограф, у вас потрясающе интересная жизнь.
«Дерьмовая была жизнь, вот так» — резюмирует Лимонов.
Но это слишком грустный финал. Поэтому к нему прилагается постскриптум, который они садятся и придумывают вместе. В нем Лимонов в старости присоединяется к нищим у среднеазиатских мечетей — без прошлого, без возраста, без имени, одновременно и владыкам мира, и его отбросам. «Пожалуй, он прав: это ему пойдет», — соглашается Каррер. Как будто не замечая, что в этом варианте Лимонов руководствуется уже не красно-коричневой идеологией, а буддийской сутрой, которую автор упоминает в романе как высшую мудрость: «Человек, считающий себя выше, ниже или равным другому, далек от реальности». Протагонист и антагонист сливаются, и уже не различить, кто из них руководит бритоголовыми и призывает к расстрелу врагов, а кто восхищается Солженцыным и призывает к христианскому милосердию.
Лиза Биргер, 3 декабря 2012