Openspace "О фотографии"
С фотографией известную интеллектуалку связывал не только теоретический интерес. Многие годы предметом светского полушепота оставался ее роман с Энни Лейбовиц, главным фотографом американской богемы, а позже — американского гламура.
Для Сонтаг фотография прежде всего делает наглядной господствующую идеологию. Чтобы свести свободу политического выбора к свободе экономического потребления, нужно перманентное производство изображений, захватывающих сознание. Бесконечная «инвентаризация» предметов и ситуаций провоцирует инстинкт присвоения и будит желание обладать всем миром, хотя бы как системой изображений.
Что честнее: художественно видеть или документально фиксировать? Успешный фотограф решает, как будет завтра в массовом сознании выглядеть бедность, преступление или успех. И как в ближайшее время их будут снимать менее успешные фотографы. Этот новый вид искусства становится зрелищем для масс и средством надзора для тех, кто ими правит.
Книга Сонтаг переполнена критическим пафосом 1970-х. Напряжение между политикой и частной жизнью называется главной драмой западного гражданина. Камера всегда оправдывает или обвиняет, потому что любой снимок, помещенный нами в нужный контекст, становится политическим аргументом. Когда фотография возбуждает желание, она отсылает нас к архетипам, но когда она вызывает моральные чувства, то требует от нас интерпретации истории.
Сонтаг волнуют маоистстские опыты воспитания: в серии фото из жизни простого солдата, погибшего на посту, «правдивость» полностью совпадает с «полезностью». Но вместо «диктатуры блага», как в пролетарском Китае, на рыночном Западе победила «диктатура интересного».
Почему фото из лагерей смерти опасно повысили наш порог ужасного? Как снимали Гражданскую войну в США? Великую депрессию? Индейские резервации? Раннюю рекламу? Сонтаг попробовала написать собственную историю американской фотографии и пришла к выводу: от фотографии европейской ее отличает «хищный оптимизм».
Как индустриализация сделала фотографию массовым искусством и обязательным ритуалом для путешествующих? В какой момент Надар догадался о военных выгодах фотосъемки с воздуха? Чем закончились попытки сюрреалистов собрать «фотоархив несанкционированной реальности» и как они стали любимцами среднего класса, одинаково далекого и от гламура богачей, и от дикости бедняков? Что запечатлела Арбус в своих отстраненных портретах фриков? И почему Мохой-Надь и другие конструктивисты верили, что именно фотокамера построит мост между искусством и наукой?
В обществе, пораженном фотозависимостью, где камера — важнейший инструмент самоутверждения, древняя платоновская логика первичности оригинала по отношению к копии больше не действует. Отныне изображения важнее самих объектов, а смотреть гораздо важнее, чем участвовать. Сонтаг называет это «активной пассивностью» и констатирует главную опасность: с помощью несложных уловок фотография делает прекрасным все что угодно, включая нищету и смерть. Обратная сторона такой эстетизации — неизбежное безразличие ко всему, что нам показано.
И в этом тупике ответственному и одинокому интеллектуалу не остается ничего, кроме призыва к аскезе и «экологии изображений».
Алексей Цветков, 24 января 2013