Рецензии
Где у нас бобо?
Книга появилась в США еще в 2000 году, но выход ее на русском только сейчас вполне закономерен. После бурной зимы 2011/12 года, когда молодые «образованные горожане» впервые в новейшей российской истории выделились как отдельная политическая сила, получили собственное наименование «креативный класс» (и даже дикую аббревиатуру «креаклы»), этому самому классу остро захотелось вписать себя в мировой контекст. И исследование американского социолога пришлось как нельзя кстати.
Действительно, на первый взгляд может показаться, что герои, которых автор называет «богемные буржуа» (BOhemian BOurgeois, отсюда и «бобо») — все эти финансовые аналитики в джинсах и вольные художники, ведущие успешные бизнесы, объединяя в себе протест шестидесятых и прагматизм восьмидесятых, — если не родные, то двоюродные братья столичных оппозиционных «бульвардье». Брукс с юмором описывает типичных представителей новой элиты на улицах респектабельного городка: «На улицах Уэйна стали преобладать представители околотворческой интеллигенции: адвокаты-романисты, профессора-садовники, необычайно начитанные риэлторы, психологи в бижутерии ар-нуво…», кафе с огромными ценами за якобы простую органическую еду и магазины для бобо-персонажей: «Ощущение от магазина можно обозначить как “Год в Провансе” (имеется в виду роман Питера Мейла о радостях непритязательной деревенской жизни. — “Эксперт”), тогда как цены говорят — шесть лет успешной медицинской практики, и это будет вам по карману». Принадлежность к тому или иному классу не определяется больше средствами производства. «Сегодня можно сказать, что классы определяют себя средствами потребления», — ядовито замечает автор.
Что более существенно, Брукс вычленяет новое отношение к деньгам: «В 1950-х считалось, что деньги лучше всего получать по наследству. В среде сегодняшней бобо-элиты считается, что лучше всего разбогатеть по стечению обстоятельств. Деньги просто случилось заработать по пути к реализации творческой задачи». И наконец, уже совсем горячо: «Владельцы ресторана, гостиницы или кафе могут использовать свой бизнес для создания ячейки гражданского общества».
Так, значит, образованные горожане крупных российских городов, они же хипстеры и креаклы, это и есть бобо, пусть пока и немногочисленные?
Ничего подобного. Внимательное чтение книги показывает: разница не количественная, а качественная.
Феномен новой буржуазии, которая сорвала наконец строгие костюмы и галстуки и, не теряя осмотрительности, занялась бизнесом в стиле фанк, оказался возможным благодаря колоссальным переменам, произошедшим в США в 1960-е годы. Нет, речь не о Вудстоке, «лете любви» и движении хиппи, как можно предположить, — по мнению автора, влияние этих широко разрекламированных феноменов сильно преувеличено. А о том, что в послевоенные десятилетия с подачи президента Гарвардского университета Дж. Б. Конанта, озабоченного «окукливанием» старой протестантской элиты и космическим (в прямом и переносном смысле слова) рывком СССР, социолог Генри Чонсей, заняв пост главы Службы образовательных тестов, разработал и внедрил систему базовых тестов на академические способности. Что, попросту говоря, открывало перед бедным, но способным пареньком (или девушкой), чья семья не вела свое происхождение от первых переселенцев и, возможно, даже не посещала епископальную церковь, неслыханные прежде возможности.
«Сегодня мы живем в мире, созданном Конантом и Чонсеем, — констатирует автор, — и их инициативой по смене собственной элиты на новую, основанную на личных способностях, во всяком случае в той мере, насколько тест на академические способности может их выявить».
Но и это не все. «У нас не принято приберегать себе синекуру по званию, — признает Брукс. И поясняет: — Предшествующие нам элиты выстраивали целые социальные институты, обеспечивавшие безбедное существование их представителям. В первой половине XX века уж коли семья добиралась до высших эшелонов, то оставаться там не представляло особого труда. Связи гарантировали участие в правильных предприятиях и мероприятиях. Детей практически автоматом зачисляли в правильные школы и подыскивали подходящую пару. Акцент в тех кругах ставился не на профессии, а на имени. А вот представители сегодняшней образованной элиты не бывают до конца уверены в своем будущем».
Если мы теперь сопоставим это утверждение с российскими реалиями, то убедимся: они куда больше соответствуют описанному Бруксом образу жизни элиты предыдущей формации. Сын чиновника (государственного или корпоративного) всегда будет чиновником. Дочь успешного актера или продюсера всегда найдет место при кино или шоу-бизнесе. Самый большой скачок в сторону — откроет «парижский» ресторанчик. Страшная судьба ресторатора Алексея Кабанова, который попытался влиться в креативный класс, не происходя из «хорошей семьи», только подтверждает: российская новая элита по-прежнему закрыта для чужаков чуть менее чем наглухо. И это же подтверждает раздражение, которое вызывают постоянно нарушающие «правила приличия» дерзкие выскочки вроде Дм. Быкова или Захара Прилепина.
Значит, читая книгу Брукса, столичные креаклы тешат себя ложными иллюзиями? Не совсем. Он пишет: «Ключевое противоречие сегодня не между шестидесятыми и восьмидесятыми, а между теми, кто совместил ценности обеих эпох, и теми, кто отказался от такого совмещения». То же противоречие видим и мы. Так что, можно сказать, у нас тоже «немножко бобо». Хоть и не совсем там. И уж точно не в раю.
Михаил Визель, 19 августа 2013