Рецензии
Ну что, бренд Пушкин?
Ксения Рождественская о "Карте Мира" Кристиана Крахта в разделе fiction проекта openspace.ru
Говорят, сейчас можно (и модно) испытать ощущение невесомости во флоат-камере. Лежишь в соляном растворе, ничего не чувствуешь, не слышишь никаких посторонних шумов, ничего не видишь, температура раствора равна температуре тела. Полное отключение от внешних воздействий — и тут, говорят, в расслабленном теле начинают плясать эндорфины.
Последний по-настоящему важный роман Кристиана Крахта, «1979», вышел в России семь лет назад. Тогда еще казалось, что наша гламорама способна осознать собственную пустоту и услышать внятные высказывания Уэльбеков, Эллисов и Палаников, в чьих книгах брендологорея (от бренд и логорея. — OS) неизбежно соседствовала со взрывами и смертью. У Крахта герой-денди проходил путь очищения от революции до концлагеря. Сегодня, семь лет спустя, слово «денди» (не в значении «игровая приставка») вышло из активного употребления, как и сам этот вежливо-интеллектуальный способ существования. Да и брендизм постепенно перестал быть ироничным приемом современной литературы, показывающим пустоту и поверхностность «героев нашего времени». Это уже не поверхность, это уже соляной раствор, отключающий от внешних воздействий.
«Карта мира» — бессмысленный травелог по неуютным местам, от Афганистана до Чернобыля. Сборник эссе, которые уже выходили в разное время и в разных местах, поэтому нас здесь интересует не эволюция писателя Крахта, а совсем другое. Что случилось с героем начала двухтысячных, как он сегодня воспринимается?
Он утонул. Книга начинается с того, что в Джибути герой (Крахт? — какой-то «я») получает подарок от местного воротилы — карденовскую сорочку цвета зеленой мяты, но когда он ее надевает, выясняется, что сорочка доходит ему до колен. Заправленная в брюки, она вспучивается на бедрах Крахта, и кажется, что герой носит памперсы. Здесь нет никакого иносказания, никакого подтекста, никакого отношения к брендам, бедрам или зеленому цвету. Крахт — акын высшей категории, умный, спокойный, отказывающийся делать выводы; выводы за него читатель делает сам. В начале двухтысячных вывод был такой: герой разъезжает по необычным местам, чтобы уйти от европейской вылизанности, пустоты и томления духа. Теперь кажется, что Крахт просто ездит, потому что у него есть такая возможность — попробовать, как готовят в Монголии сурка (боодкха), или увидеть буровые вышки на Каспийском море (боодкха герой не попробует, а вышки его не заинтересуют). Он болтается не от пресыщенности и не от скуки, счастия не ищет и не от счастия бежит, жаждет не fun’а и не адреналина. Смысл путешествия — в том, чтобы не узнать о себе ничего нового.
Дизайн обложки близок к гениальности: названия городов и стран отмечены на лице Крахта, которое, если вглядываться только в буквы, можно принять за карту мира. Особенно хороша задняя обложка, где Крахта почти не разглядеть. И мой боодкх со мной.
В одном из эссе Крахт пишет: «Здесь, в Камбодже, всякая поп-культура прекращается. Ибо здесь нет порождающего иронию разрыва между тем, что есть, и тем, что должно быть». Герой Крахта пытается достичь просветления, принять то, что есть, за то, что должно быть, и ирония писателя видна лишь с очень большого расстояния, внутри книг ее нет. Чтобы прочувствовать его ироничность, надо закрыть книгу и отойти как можно дальше.