Пресса
«Афиша»: что-то будет! Будущее книг
Дискуссия в рамках 4 Московского Международного открытого книжного фестиваля
Сапрыкин: Разговоры о кризисе и конце книжной индустрии начались значительно раньше, чем хоть сколько-то значимая часть населения стала пользоваться электронными устройствами. То есть, вероятно, переход в некую электронную форму и кризис книжной индустрии — это немножко разные вещи, да?
Иванов: Я думаю, что да. Потому что какие-то процессы уже идут достаточно давно, по крайней мере последние 10-15 лет уж точно. И это связано прежде всего с тем, что сама книга предполагает некую форму: размер, объем. Под это формируются жанры, например, романа или повести. Но все эти жанры и образы книги претерпевают изменения и находятся в кризисе. Недавно какой-то южный человек вез меня в такси, и у него в плеере звучал актер, который читал книгу «Баудолино» Умберто Эко на русском языке. Меня это очень удивило. Человек, меня везший, был явно не похож на продвинутого пользователя такого контента. Кризис есть, но он связан с огромным количеством процессов. Все агенты и издатели чувствуют, что что-то происходит с романом, что он куда-то мутирует. Но боязнь бумажных издателей перед электронной книги не столь сильна, как боязнь конца книги вообще. И я вот этого «Баудолино» не зря вспомнил, потому что книга — это работа. Аналитико-синтетическая работа. А когда ты слушаешь книгу в качестве звукового фона, то от тебя не обязательно требуется работа. В новый книжный формат, пока еще может быть даже и не придуманный, попадет нечто, что книгой в точном смысле уже не будет. А будет таким тотальным интертейментом, например, вы сможете воспользоваться и акустической, и буквенной последовательностью, и визуальным эффектом, и так далее. Поэтому книжный кризис с электронизацией книг все-таки связан. И здесь я вижу очень большой творческий ресурс. Он связан с придумыванием совершенно новых образов того, что придет на смену книге как культурной форме. Пока те услуги, которые предлагают электронные ридеры, очень скромны. Вы просто закачиваете те же самые бумажные книги. Да, это удобно. Вы можете с ними передвигаться. Вы можете хранить много информации. Но ничего принципиально нового в смысле чтения вам эти устройства не предлагают. Поэтому я думаю, что сейчас будет идти поиск нового синтетического способа получения удовольствия через это электронное устройство. И он позволит выйти за пределы книги как формата культуры, с которым мы привыкли иметь дело. Что это будет — я пока не знаю.
Сапрыкин: Недавно Google пообещал, что через 7 лет создаст такую вавилонскую цифровую библиотеку со всеми когда-либо изданными книгами.
Гельмиза: Такая централизация в современном мире в принципе невозможна. Даже Google не в состоянии собрать у себя полностью все наследие человечества. Безусловно, система будет, и каждый из нас станет хранителем какой-то части этой общей библиотеки, а вот уже навигация и поиcк по ней — это вопрос создания единых мировых стандартов хранения и доступа к этой информации. Чтобы мы действительно могли до нее добраться, чтобы это не валялось огромной сваленной кучей, в которой ничего невозможно найти. Но меняется не только способ хранения книг, но и процесс их издания. Если раньше издателю нужно было взять на себя основную роль по созданию продукта, потому что именно он принимал решение о выборе текста и инвестиции денег в его редактуру, печать и дистрибуцию — то сейчас этот процесс не требует значительных денег. Вы можете написать текст, положить его в нужное место, и вы уже стали и автором, и издателем, и дистрибьютором. Включите еще какой-нибудь кнопочкой получение денег — от тех, кому захочется текст прочитать, — и начнете зарабатывать.
Сапрыкин: Кто за это будет платить?
Гельмиза: Медиамир еще не определился, кто, кому и за что платит. В этом процессе есть как минимум несколько очень важных людей. Есть автор, а за ним может быть правообладатель, который может не быть автором, но иметь право что-то делать с этими текстами, а прав, как вы знаете, очень много; и дальше есть тот, кто эту книжку обрамляет и превращает в программу, бумагу или что-то еще. Есть тот, кто продает. И есть тот, кто читает и может только передать текст дальше. На протяжении всей этой цепочки возникают какие-то финансовые взаимоотношения. И тут есть только две модели. Либо каждый шаг оплачивается — кредитной картой, монеткой, вставленной в аппарат, эсэмэской или каким-то другим способом. Либо рекламная модель, когда все это вы делаете, ни за что не платя, но при этом отсматривая энное количество рекламных сообщений, интегрированных в сам продукт или в его оболочку. Другого варианта пока не существует.
Сапрыкин: Ну есть еще вариант ввести какой-то специальный государственный налог на пользование интеллектуальной собственностью. А дальше распределять полученные деньги из фонда в зависимости, скажем, от количества скачиваний.
Гельмиза: Такое происходит, например, в Англии, где есть прекрасный канал «Би-би-си», который доступен всем англичанам и недоступен неангличанам, потому что англичане платят налоги, часть из которых идет на поддержание Национальной телерадиовещательной корпорации. Способы финансирования могут быть разными, но все равно либо есть деньги, которые кто-то заплатил, либо есть реклама.
Сапрыкин: А скорее и то и другое. В этой модели появления книг непонятно, зачем нужны издательства. Издательства как посредники между писателем и читателем, которые располагают каким-то доступом к производству, условно говоря, к типографии. И издательства как некий экспертный институт. То есть как механизм отбора из бесконечного количества текстов того, что заслуживает особенного внимания, заслуживает быть напечатанным большим тиражом, потенциально пригодным для того, чтобы значительное количество людей захотели бы это купить. Куда денутся издательства?
Иванов: Издатели нужны примерно по той же причине, почему нужны писатели в отличие от блогеров. Писателя от блогера отличает только одно — он умеет творчески сокращать свои тексты. Он обладает талантом вычеркивания. Вот эта отрицательная функция — она невероятно позитивна. Если мы посмотрим на историю отечественной литературы, то самым востребованным русским писателем окажется тот, кто обладал потрясающим талантом сокращения и вычеркивания, — это Чехов. Издатель — существо, которое говорит: «Это я ни при каких условиях печатать не буду». Вот его функция. В отличие от модераторов информационного пространства у него есть непонятно откуда взявшееся право сказать: нет, я это не буду печатать.
Сапрыкин: А где место издателя в вавилонской библиотеке?
Гельмиза: Роль издателя, которую описал Саша, это роль рекомендательного сервиса. Если вашему мнению доверяют, вы можете что-то отобрать и сформировать свой комплект контента. У издателя, конечно, есть и другие функции. Вся эта система — это набор параллельных или последовательных сервисов работы с текстом, которые предлагают профессионалы. Если вы видели когда-нибудь авторский текст до редактуры — то это совсем не то, что мы с вами читаем. Для того чтобы книга получилась, автору нужен редактор. Дальше нужен дизайнер, который превратит это в макет, электронный или бумажный. А издателю очень нужно довести эту книгу до вас. Получается, за ним полностью сохраняется маркетинговая функция. Может, он должен как-то по-другому называться, но, в принципе, это тот человек, который говорит: я хочу, чтобы этот продукт дошел до читателя. Профессиональные сервисы нужны. Но в современном мире социальных сетей мы становимся более прозрачными в нашем поведении. Электронные медиа позволяют следить за вами — не только каким-то неправильным высшим силам, но и вашим друзьям. Это означает, что они могут видеть, что делаете вы, и по вашему поведению выбирать какую-то свою модель. То есть у каждого из нас появляется небольшая роль издателя, потому что мы сами помогаем интересным нам продуктам дойти до остальных потенциальных читателей, наших друзей.
Сапрыкин: 5 лет назад, если бы к любому из нас обратился некий писатель, написавший свою первую книгу, за советом, что дальше делать, было бы понятно, что ему посоветовать. Найди издательство, где выпускаются близкие тебе по духу книжки, попытайся выторговать себе какой-то максимальный гонорар и дальше расслабься и смотри, что будет. Если, допустим, в зале сейчас находятся люди, которые собираются написать свою первую книгу, что бы вы им посоветовали сделать, когда эта книга будет закончена. Какова сейчас стратегия правильного поведения человека пишущего?
Данилкин: Зависит от того, какой типаж вы представляете. Если вы коммуникативный экстраверт и у вас не только хорошее воображение, для того чтобы написать книжку, но и богатый жизненный опыт, чтобы конвертировать его в какой-то автобиографический текст, если вам интересно заниматься своим текстом дальше, то в принципе можете и сами — сделайте себе сайт, участвуйте в социальных сетях. Если вы будете правильно все делать, вам не нужно будет ходить к издателям, они к вам сами придут. И дальше на основе тендера вы сможете выбрать того, кто предложит вам большую цену. Но вообще я должен сказать, что действительно писательство и блогерство — это разные вещи. Большинство все-таки писателей — это люди закрытого, затворнического, отшельнического типа. Те есть фигуры Быкова и Прилепина все-таки исключение. Писатель должен заниматься тем, что книжку писать. Отдавайте в любое издательство, которое на вас смотрит, и пишите следующую книжку.
Гельмиза: Я хочу порекомендовать, если вы хотите стать писателем, идти к издателю, ничего не делать самому, несмотря на то что все возможности у вас в руках. Книжный бизнес не умирает, в нем просто открываются новые возможности, меняются какие-то инструменты и схемы. В новом электронном мире вы можете самостоятельно сделать все. Написать книжку, отредактировать, сделать ее дизайн, выложить, продать, получить деньги. Сервисов, которые вас помогут это сделать, много. Но это также мир, который вам позволяет выбрать свою роль. Хотите только писать — пишите. Будет, наверное, огромное количество механизмов, помогающих отдать свою книжку тем людям, которые будут продвигать ее на рынок. Необязательно делать все самим.
Иванов: Если речь идет о молодом авторе, то мой совет ему — не писать. Не пишите и попытайтесь задержаться в этом состоянии «неписания». Если у вас не получится, то пишите, первое — без идеи самовыражения. И без акцента на какую-то горячую, интересную тему. Сделайте то, что в Средние века называли шедевром. То есть покажите, что вы умеете лучше всего на сегодняшний момент. А если серьезно, то много возможностей есть. На самом деле у нас успешно работает уже несколько агентских бюро. Молодой автор может прийти туда.
Сапрыкин: А что происходит с самой литературой? Какими новыми качествами начинает обладать текст?
Данилкин: Где-то полгода назад много разговаривали про то, что сейчас бумажные книжки перельются в электронный вид и сразу возникнет какой-то новый жанр. О том, каким образом мутирует роман и как он будет называться — твикшн, флешлид и так далее. Может быть, что-то и появится, но мы все равно не можем сразу нащупать этот тип будущего жанра, поэтому об этом не очень интересно говорить. А любопытно говорить вот о чем: когда электронные тексты начнут полоскаться в социальных сетях, в этих потоках коллективной мудрости, в этот момент литература начнет меняться. Издатели и производители контента поймут, что эффективнее дойдет до читателя то произведение, которое выполоскано в этом самом веб два ноль. В какой-то момент тексты будут выкладываться в полусыром виде в сеть и там будут выполаскиваться до какого-то состояния, когда их можно будет предъявить публике в более-менее окончательном варианте.
Сапрыкин: Насколько я понимаю, книга «Метро 2034» — она таким образом и выполаскивалась. Там просто выкладывалась каждая ее новая глава в момент ее написания, притом что цельного текста еще даже в проекте не было.
Данилкин: Да, и мы знаем, какое место в списке бестселлеров занимает «Метро 2034», как к ней ни относись. Есть прецедент — парфеновская книжка про «Намедни», может быть, одним из факторов ее успеха было то, что Парфенов выкладывал, обкатывал немножко эти свои феномены сначала на социальных ресурсах, на интернет-толпе. Есть и два негативных примера. Первый — это история с травлей маканинского романа «Асан». Толпа, интернет-сообщество, сетевой гнус — как угодно можете его называть — требовала того, чтобы этот роман изменился. В той версии, в которой он представлен сейчас, он их не устраивает, и в мире веб два ноль многие люди почувствовали свою силу, они узнали, что писатель теперь не последняя инстанция. На него можно влиять. Второй пример — это история про Сэлинджера. Про шведа, который написал продолжение «Над пропастью во ржи», и теперь Сэлинджер, который 90 лет не выходил из дома, таки высунул нос и вынужден обратить на это внимание. Потому что мы попали в мир, когда текст перестал принадлежать автору. Он может дописываться, он может изменяться. Я думаю, сейчас достаточно странно представить себе, чтобы романы писались, как статьи в «Википедии». Но когда количество контента будет увеличиваться, и, соответственно, конкуренция за время читателя будет расти, издатели поймут — они и сейчас, конечно, уже понимают, — что нужно будет сделать какой-то ход. И таким образом книги, выполасканные в этой самой коллективной мудрости, будут отодвигать традиционные. То есть литература — это крайне негативный сценарий — будет переструктурирована за счет того, что она будет по-новому существовать. Тексты, которые сделаны вместе, будут в центре. Роман, написанный одним человеком, больше не будут читать все.
Сапрыкин: Один вполне легитимный жанр в связи с сетевыми текстами уже появился. И это не блоги даже, потому что ни один проект по переводу блога в формат книги и ни одна попытка найти новых литературных звезд из блогеров — ничего из этого не получилось. Появился жанр под названием фан-фикшн. Для того чтобы написать продолжение «Над пропасть во ржи», тебе совершенно не нужно ни издательство, ни одобрение Сэлинджера. Вообще ничего. Просто садишься и пишешь его. В результате у тебя есть сайт, на котором лежит 10 тысяч вариантов продолжения «Над пропастью во ржи». Совсем апокалиптический сценарий был описан недавно в издании, если я не ошибаюсь, Atlantic Monthly — текст про то, как Google убивает чтение. Речь шла о том, что у человека, читающего тексты в браузере, перестраиваются нейроны в мозгу и возникает другой механизм чтения. Если ты одной рукой читаешь несколько текстов в разных окошках, переключаясь между ними, постоянно кликаешь на гиперссылки или просматриваешь видеоролики, или кто-то залезает к тебе в фейсбук, то дальше оказывается, что, сталкиваясь с неким цельным, длинным, большим текстом, ты не в состоянии сконцентрироваться на нем на протяжении более чем двух минут. И дальше совершенно неважно, этот текст у тебя находится на бумаге или в Amazon Kindle, или на каком-то еще более удобном электронном носителе — ты не будешь его читать. Нет ли такой опасности, что книжный бизнес умрет отчасти потому, что просто не останется людей, которые способны прочитать книгу от начала до конца?
Гельмиза: Длинные романы могут так же исчезнуть из нашей жизни, как длинные фильмы или длинные спектакли. Если жизнь такова, что мы будем все время бежать, тогда, наверное, мы можем эту часть нашей культуры потерять. Но я хочу напомнить, когда мы учились в школе и в институте — мы так все время делали. Предположим, у меня на столе лежали десять раскрытых книг, и я бесконечно, как по ссылкам, бегал по этим страничкам. Просто мы листали странички, а сейчас можно кликать. И при этом в оставшееся время мы умудрялись прочитывать длинные книжки. Я не думаю, что мы идем к жизни, в которой мы все время будем только переключением заниматься. Наоборот, если мы будем делать то, что наши предки делали лопатой, мотыгой, с помощью экскаватора и всего остального, у нас больше останется времени для себя и для длинных книжек. А уж будут они напечатаны или взяты в библиотеке, будут они на папирусе или на чем-то еще — это вопрос. Я хочу еще одну вещь отметить — мы всегда покупали музыку альбомами, потому что был такой формат, а потом случился айтюнс, и стали по трекам покупать. А вот сейчас многие издатели говорят, что рассказы тяжело продавать, потому что они в сборниках не очень вроде продаются. Может, это и неплохо, что будут опять не только романы в жизни, но и прекрасные короткие рассказы. Я думаю, что этот процесс и опасный, и положительный. Ужасающие прогнозы, связанные с синтетическими жанрами, напоминают смешные фильмы про будущее, снятые в 50-60-е годы. Я думаю, им не суждено сбыться в тех формах, о которых мы грезим. Не надо ничего бояться. Просто будущее наступает. Мы каким его себе придумаем, таким оно и будет. Сформулируем, что не хотим читать романы, не будем. Сформулируем, что хотим, точно будем. Каждый для себя выберет будущее, и оно точно наступит.