Рецензии
Света нет
Михаил Гиголашвили убеждён: с чёртова колеса не соскочить. Никогда и никому
Михаил Гиголашвили. Чёртово колесо. М.: Ад Маргинем, 2009.
Большую часть этой книги читаешь, не понимая, зачем это тебе нужно. Всё начинается с того, что в августе 1987 года инспектор уголовного розыска ловит мелкого тбилисского наркомана и заставляет его написать список знакомых ему наркоманов и барыг. Барыги торгуют опиумом, наркоманы колются, менты их ловят и разводят на деньги, парторги сбывают опиум барыгам, бандиты кидают барыг, менты ловят бандитов, бандиты воруют у ментов опиум — и вот так по кругу раз, второй, третий — зачем это надо?
Более или менее это становится понятно ближе к концу — параллельно с тем, как страна катится к развалу, а герои всё чаще задаются вопросом, есть ли бог на свете, к финалу катится и сам роман. Становится понятно, что это роман-высказывание. Ни одна страница сама по себе здесь не ценна — смысл в этом тексте есть только как в целом. Поэтому особенно остро встает вопрос рамки: чем начинается и чем заканчивается этот роман?
А начинается и заканчивается он одинаково: инспектор уголовного розыска сидит в отделении, пишет протокол, за стенкой коллеги трахают какую-то наркоманку — «Ночь была душная, тяжелая». Исхода нет, пиши ещё хоть восемьсот страниц. Где-то в середине вроде бы был обещан свет и выход из этого круга, но нет, свет, как водится, тусклый, а роман утверждает только вечное бессмысленное вращение чёртового колеса. Автор честно старается весь роман вывести героев, хоть кого-нибудь, из этого вращения. Наркоманы мечтают завязать и греться на пляже, менты мечтают уйти из органов и завести нехитрый бизнес, вор в законе мечтает сдать корону и стать простым голландским обывателем — нет, нет и нет, ни у кого ничего не получается и, по этой логике, не может получиться. Если колесо кого-то зацепило (а зацепит всех — кто не был, тот будет), это навсегда.
Сложнейшая, хитро придуманная сюжетная схема, десятки героев, разные места действия — от Кавказа и Средней Азии до Ленинграда с Амстердамом — всё это работает только на одно: ужас и безысходность везде (в Европе ничуть не лучше). Роман инкрустирован стилизованной сказкой про чёрта, который убегает от хозяина и мечтает стать добрым духом, и это малое колёсико внутри большого крутится в ту же сторону — ничего у него не выйдет. Может быть, любовь побеждает зло? Есть тут мальчик и девочка, шестиклассники, которые влюблены друг в друга, — чистые и невинные, но стоит им наконец поцеловаться, как «детству их пришёл конец, жизнь оказалась на сломе новой поры, где всё надо понимать сначала», а значит — менты, проститутки, барыги и бандиты…
И понятно, что роман — только номинально про Грузию и про 1987 год. Всё то же самое можно было бы рассказать и про Москву 2009-го, потому что, как объясняет нам автор, так устроен мир, мир вообще. Некто Светлый здесь вроде бы есть: сбежавшему от хозяина чёрту рассказывает про него кто-то, кто знает того, кто его (Его, наверное) видел, но если пророчество не сбывается (тут не сбывается, чёрт возвращается к хозяину), то его (Его) всё равно что и нет.
* * *
Критика:
Лев Данилкин («Афиша»):
«Штука «Колеса» в том, что роман, который выглядит как абсолютно реалистический, одновременно производит удивительный, иван-карамазовский, эффект: в каждой сцене на заднем плане ощущается невидимый чёрт, персонифицированное Зло. Здесь абсолютно очевидно, что на всех уроженцах СССР — даже если они потом вырываются за границу — висит нечто вроде родового проклятия. Отдельные персонажи могут быть лучше или хуже, но, по сути, от их человеческого «качества» ничего особенно не меняется: все равно руководит ими бес. И разумеется, неслучайно в «Чёртово колесо» инсталлирован роман-в-романе — история про беса, питающегося смертями; и это никакая не ориентальная сказка «для колорита», а роман-зеркало, в котором бес появляется в собственном ¬обличье»
Алексей Евдокимов («Телеграф»):
«Книга — действительно про распад. И про назревающий распад страны, и про распад сознания наркоши-опиушника: но то и другое... нет, не метафора, не последствия — а части общего процесса развала прежней системы правил. Когда лишаются содержания базовые ценностные категории — «хорошо-плохо», «можно-нельзя», «верх-низ» — реальность распадается: и социальная, и государственная, и индивидуальная. Коммунистические идеологи перемешиваются с подпольными цеховиками, менты перестают отличаться от бандитов, и все садятся на один и тот же опиум. Сцена романа, где нищий художник, инструктор райкома, директор магазина, комсомольский функционер, недавняя зэчка и чин из республиканского Совмина ждут, мучаясь в ломке, когда журналист с бандитом привезут им дозу — исчерпывающе символична»