Рецензии
Тайна Европы
Григорий Ревзин для журнала "Пушкин"
Книжка Михаила Маяцкого «Курорт Европа» — собрание 19 небольших эссе, написанных по случаю, иногда прямо, а иногда довольно условно связанных темой «курорта Европы». Эссе простые, доступные уму не то чтобы не воспитанному, а не связанному теоретической гуманитарной проблематикой, интересующемуся больше не последовательностью доказательств, а итоговым выводом, чтоб уж его принять к сведению и заняться чем-то другим. Там не предъявлено системы, которая объясняла бы нам, что произошло с Европой и почему. Она написана в жанре, когда все как будто и так ясно, и нужны только комментарии по отдельным частным вопросам, а уж по частности читатель достроит целое. В Европе население старится, молодежь не находит работы, производство уходит в Азию, а Китай и Индия — флагманы будущего развития, пролетариат исчез, население превратилось в эгоистичных обывателей, не удается инкорпорировать мигрантов, профсоюзы закоснели в программах, сочиненных еще до войны, левые и правые не могут различиться между собой, главным занятием становится досуг, Европа это курорт для престарелых. И вот, кстати, о престарелых — интересно, как стареют дети 68 года, совсем не так, как старели их отцы, они и в старости остаются инфантильными хиппарями — и об этом, извольте, отдельное симпатичное эссе.
В выбранном жанре есть оттенок авантюрного приключения. Михаил Маяцкий — тончайший философ — достаточно напомнить его статьи в «Логосе», эрудированнейший — достаточно напомнить его переводы Деррида, и в его присутствии газетные интеллектуалы, вроде меня, испытывают довольно острые комплексы. А тут этими своими чудовищными конкурентными преимуществами он решил не пользоваться, сыграв едва ли не на равных с сочинителями колонок для еженедельников.
Эссе — род фехтования мыслью, фехтует Маяцкий хорошо — быстро, остро, изобретательно, нервно — несколько, я бы сказал, старомодно. В том смысле, что красоты ради лишних фигур не строит, а просто делает выпад при первой возможности. Увлекательное чтение. Постфактум же остается ощущение, что он не то чтобы сражался не на той стороне, но мог бы и на другой. Европа часто заявляет, что она куда-то закатилась. Рискну даже заявить, что это устойчивый лейтмотив европейской философии, связанный с римским происхождением — ее первое самосознание в схоластике изначально определяется тем, что была великая цивилизация, а мы карлики, сидящие на плечах истлевших исполинов. И дальше если не любой философ, то любая эпоха европейской философии высказывалась на тему, что таперича не то, что давеча, и идем мы не туда, и уже туда зашли. Это долгая история, так или иначе рассказываемая любым учебником философии, и пересказывать ее смысла нет.
Михаил Маяцкий когда-то, в статье про поиски африканской идентичности в африканской философии[1], создал крайне ироничный опосредующий контекст для любых попыток искать русский путь. Но я попробую все же обратить внимание на некоторую специфику русского восприятия сетований Европы по поводу ее заката. В связи с «курортом Европа» имеет смысл напомнить последний эпизод — «Дисциплинарный санаторий» Эдуарда Лимонова. В плане констатаций современного состояния Европы сходство разительное, даже сам образный ряд — санаторий, курорт — такой близкий, что даже странно, отчего Маяцкий не написал о Лимонове отдельного эссе. Видимо, не было случая, но это предшественник в постановке диагноза, к тому же написан «Дисциплинарный санаторий» всего 20 лет назад, так что реалии почти те же. Кроме того, уж что-что, а эссеист Лимонов блестящий.
Тут есть один забавный аспект. В принципе по взглядам (во всяком случае, в этой книге) Лимонов — последователь Герберта Маркузе. Там, в «Одномерном человеке», тот же набор идей про управляемое массмедиа общество, которое отказывается от развития. Но у М аркузе вопрос — как это устроено, у Лимонова — кто в этом виноват. И этот виноватый оказывается крайне изобретательным, изощренным манипулятором, так талантливо подсовывающим обществу ложные ценности и цели, что от него прямо глаз не оторвать. Современное манипулирование обществом в путинской России, где как раз и построено общество Маркузе, выглядит какой-то топорной пародией на игру этого виртуоза.
Приведу еще один забавный пример — сборник «Освальд Шпенглер и „Закат Европы“» (Москва, 1922). На книгу Шпенглера откликнулись Николай Бердяев, Яков Букшпан, Федор Степун, Сергей Франк, естественно, по-разному. Но там есть общая черта. Освальд Шпенглер по отношению к истории цивилизации действует как искусствовед-формалист, выделяющий формообразующие (морфологические) принципы стиля. Напомню, что формальное искусствознание (в лице Генриха Вельфлина) ставило задачу написания «истории искусства без имен» — важен не художник, а морфологические принципы. Так же и Ш пенглер в каждой эпохе выделяет морфологические черты, не задаваясь вопросом о том, кто же ее так «слепил». Для русских же реакций на него главным оказывается вопрос об образе автора. На роль этого субъекта, лепившего эпохи так и сяк, а теперь приведшего Европу к ее закату, выдвигаются разные фигуры, от А бсолютного Духа до Господа, но в любом случае за этим произведением — Европой — обнаруживается некая сила, с которой хочется вступить в диспут.
В России, мне кажется, сюжет «заката Европы» разыгрывается как бы несколько интереснее, чем в Европе. Все равно как если бы к сюжету о том, как волк съел Красную Шапочку, добавился еще образ автора, неравнодушного к женщинам в красном. Собственно, исторически мы подхватываем мысль о закате Европы, поскольку старательно следим за европейской мыслью. Узнав, что там закатилось, быстро перепечатываем это как последние новости, но, перепечатывая, все равно сохраняем некоторый пиетет к этому сообщению — все же тут сохраняется прелесть последней европейской новости. В результате получается очаровательный закат, привкус тайны в том, как закатывается, и поиски того, кто закатил.
Я не к тому, что у Маяцкого тоже есть некоторый субъект, который отправил Европу на курорт — как раз нет. Отличие «Курорта Европа» от «Дисциплинарного санатория» заключается в том, что если Лимонов разоблачает некоторый заговор, то у Маяцкого никакого заговора нет. Европа пришла к современному состоянию естественным путем, развитием экономики и политики. Но отсутствие этого субъекта, крысолова, уведшего население Гаммельна на курорт, воздействует так, что начинаешь сомневаться в самом походе. Никто никого на дно не вел — это ясно. Так может, туда никто и не пришел? Все же, оставляя в стороне всякую философию, стоит обратить внимание на то, что Западная Европа — это четверть мирового ВВП . Мы все тут страшно рады за Азию, в особенности за Китай, что он так быстро растет. И теперь сравниваем его с Европой в том смысле, что населения у него в два раза больше, а производства в 2,5 раза меньше, а раньше было совсем нет так. Но, слушайте, он же рос совсем из нищеты, и стоит ли так уж клеймить Европу за то, что она не сохранила ту диспропорцию с Китаем, которая была в 1950 году, и он производил в 14 раз меньше? Китайцам же тоже жить надо? Ну, перевели им часть производства. Мы же говорим о территориях, уничтоженных войной всего-то шестьдесят лет назад — нет ли ощущения, что они продемонстрировали довольно заметный рост?
Я все к тому, что если уж Михаилу Маяцкому удалось избавиться от ощущения, что в Е вропе есть заговор, ведущий к ее закату, то, может быть, имело бы смысл пойти чуть дальше, и отказаться от мифа об этом закате? Повторю — это просто топос европейской мысли. Может стоит сменить интонацию и не клеймить уж так? У него в этой книге есть эссе об И ндии, я бы сказал, о тайне Индии, которая позволяет ей идти сегодня к новому процветанию. Чудное эссе, и пока я его читал, у меня все время было ощущение некоторого сожаления по поводу того, что он не задался вопросом о тайне Европы. Тайна есть, но она не там, где мы ее ищем, не в том, кто стоит за ее неприятностями. Ей-то что позволяет быть курортом, постоянно твердить о закате, и при этом так процветать?
В двух эссе, на мой взгляд, даже намечены контуры этого вопроса. Одно — про Германа Гессе, это разбор его эссе «Курортник», где все как-то движется в сторону привычных жалоб на здоровье, старение и лечение, и вдруг производится некий финт, и оказывается, что сама способность это осознавать и описывать начисто снимает эту проблематику. Второе — про феномен европейского досуга, где он как-то растет, растет, разрастается до невыносимой скуки, и вдруг опять финт, и оказывается, что сама возможность размышления — это и есть досуг, и содержание досуга — интеллектуальная деятельность как таковая. Я бы двинулся дальше, и сказал где-нибудь, что закат Европы — это и есть двигатель ее расцвета. Он не говорит.
Мне жалко, потому что он бы мог. Он совершил невероятный скачок, рванув когда-то из своего Ставрополя в профессора Сорбонны. Он избежал искуса 1990-х, не стал из философа газетчиком, хотя по качеству своего пера еще как мог бы, он убежал в эту свою тоскливую Европу и живет там уже 20 лет. Значит, увидел в ней какие-то ценности, но пишет не о них. Он знает Европу как немногие у нас — и об этом молчит. Говорит о том, что вот и профсоюзы как-то не знают, кого защищать, и у партий нет внятных программ, и молодежи некуда трудоустроиться. Правильно, конечно, об этом пишут все европейские газетчики, в этом смысле он теперь — настоящий европеец. Все вроде ясно. Но на самом деле ничего ведь неясно. Как можно так жить и при этом такой быть?
Поэтому я и говорю, что он мог бы сражаться и с другой стороны. Закаты иногда удивительно напоминают рассветы. Отличие только в том, в какую сторону глядишь, на Восток или на Запад.
* * *
[1] Михаил Маяцкий. Старшие братья по разуму. Лечим африканской философией комплекс русской исключительности. Логос. 1999. № 1. С. 11 – 18.