Пресса
Наша терка
Адольфыч Нестеренко "перевел" фильм Жака Одиара "Пророк" о буднях французкой тюрьмы...
Олег Зинцов
Ведомости
06.10.2009
Прокатная компания «Вольга» сделала нестандартный ход: литературная обработка перевода была заказана писателю и специалисту по блатному сленгу Владимиру «Адольфычу» Нестеренко. Адольфыч не сплоховал, актеры дубляжа (среди которых драматурги и режиссеры «новой драмы») не спасовали, но в результате мы будем смотреть не совсем тот фильм, который получил Гран-при Каннского фестиваля. Тем интереснее.
Сюжет «Пророка» — восхождение из грязи в князи криминального мира: получивший по глупости шесть лет молодой араб Малик Эль-Джебена (Тахар Рахим) проходит путь от «шестерки» заправляющих в централе корсиканцев до основателя собственного клана. Одиар снимал жестко и натуралистично, привлекая в качестве экспертов реальных уголовников, но размыл канву тюремной драмы поэтическим символизмом, который после каннской премьеры многим показался неуместным: в начале фильма Малик убивает по приказу корсиканцев важного свидетеля по громкому делу, а дальше мертвый араб регулярно появляется в кадре, то обнимая убийцу во сне, то поздравляя с окончанием года отсидки, то продолжая прерванную бритвой беседу.
Он не держит зла, он старший друг и учитель, объясняющий неграмотному Малику, что его главная задача — выйти из тюрьмы чуть умнее, чем он туда попал. И Малик оказывается способным учеником. Осваивает французскую и арабскую грамоту, начинает понимать корсиканский и азы экономики, учится манипулировать людьми, стравливать бывших подельников, вести двойную и тройную игру в тюрьме и на воле, куда ко второй половине срока получает право выходить как примерный заключенный.
Но глуповатое выражение так и остается на его лице. Малик — хамелеон, гений адаптации, быстро смекнувший, насколько удобно прикинуться дурачком на посылках и быть для окружающих тем, кем они хотят его видеть: расторопным слугой, надежным напарником, верным другом. Современный дикарь, человек ниоткуда, не помнящий родителей, бросивший интернат в 10 лет, имеющий самые смутные представления о вере и морали, в тюрьме он наконец начинает обретать идентичность: социальную, национальную, религиозную. И Одиар — не столько социолог, сколько антрополог — завороженно следит за этим становлением.
Романтик и сентименталист Жан-Жак Руссо видел в дикаре существо, не испорченное цивилизацией. Жак Одиар саркастически корректирует этот взгляд: новый дикарь всего лишь не избалован. У него огромное преимущество перед дряхлым миром, в котором условностями скованы даже «воры в законе». Важнейшие решения Малик принимает интуитивно, и это не предвидение пророка, скорее звериный инстинкт.
Пророки — люди, избранные для передачи откровения. Пророки могут совершать чудеса. И Малик, несущий откровение о новом криминальном порядке, совершает чудо: читает дорожный знак как послание свыше и кричит «Сейчас побегут олени!» за секунду до того, как выскочившее на дорогу животное будет подброшено передним бампером «ситроена». Пророк живет будущим, а хищник раньше всех чувствует, когда на дорогу выскочит олень.
Перекладывая французскую поэзию Одиара на местную феню, Владимир «Адольфыч» Нестеренко намеренно или невольно сместил акцент с сюжета на язык. Но «Пророк» не стал ближе, а, напротив, приобрел более высокую степень остранения, погрузившись в один из самых мифологизированных пластов массового русского сознания — блатной фольклор. Одно дело, когда арабы и корсиканцы говорят на более-менее нормальном, общеупотребимом французском. И совсем другое — когда с экрана начинает звучать колоритная русская «мурка», как называет блатной жаргон Нестеренко. Происходит не столько слияние двух криминальных субкультур, сколько поглощение кинематографической условности условностью языковой, фольклорной.
Блатной русский космос слишком самоигрален, театрализован и кодифицирован. Поэтому в авторизованном русском переводе и дубляже «Пророк» рассказывает историю, живущую отдельно от метафорики и антропологии Жака Одиара. По-французски фильм больше про нового монстра, Чужого, незаметно вызревающего в коконе социальной системы. По-русски — про тюрьму как подсознание общества и языка, безразлично перемалывающее любые этносы и субкультуры. Кто бы сомневался: русская «мурка» гуляет сама по себе.
Так говорят у Адольфыча
ВИТТОРИ: Полупокер! Ну чё? Показать?
РИЯД: Руки убрал!
МАЛИК: И ты! Всё! Завались!
РИЯД: Что за рамсы, Малик!
МАЛИК: Заткнись! Мы сделаем то, что они хотят, но не так, как они хотят. Понимаешь?!
ЦЕЗАРЬ: Что ты ему говоришь?
МАЛИК: Успокаиваю и объясняю. Всё?
РИЯД: Сам ты покер!
ВИТТОРИ: Забейся, чорт!
МАЛИК: Слушай. Мы их кинем. Окей.
РИЯД: Но они не должны раздуплиться.
МАЛИК: Надо, чтобы они нырнули в постанову. А сейчас я тебе прорежу, и ты нагнёшь гриву.