Не посылай овец убивать волка

"Литературная Россия" о "Скунскамере"

Аст­ва­ца­ту­ров­ский «скунс» об­во­лок ме­ня сво­и­ми га­за­ми, и за­гип­но­ти­зи­ро­ван­ный, одур­ма­нен­ный, чи­тал, а, про­чи­тав и от­ды­шав­шись, на­гло­тав­шись све­же­го воз­ду­ха, по­нял, что сю­же­та в кни­ге нет ни­ка­ко­го, это не гра­мот­ная ис­то­рия, а чёт­кий эс­киз, ка­лей­до­скоп за­ри­со­вок... Кри­ти­ки, к со­жа­ле­нию, это­го не за­ме­ти­ли или… не хо­те­ли за­ме­тить, лег­че бро­сать­ся фра­за­ми ти­па «про­фес­си­о­наль­ный лу­зер» взял­ся за пе­ро и т.д.
Сер­гей Шар­гу­нов в сво­ём ви­де­нии «Скун­ска­ме­ры» при­зна­ёт­ся, что «с кни­гой Аст­ва­ца­ту­ро­ва – уют­но. Тут есть ло­ги­ка не­ве­сё­ло­го по­ве­ст­во­ва­ния, чем ще­д­рее рас­сы­па­ны сме­шин­ки, тем ещё бо­лее гру­ст­но­го. Та­кой мо­но­лог блед­но­го со­ро­ка­лет­не­го пи­тер­ско­го Пье­ро над круж­кой пи­ва «Бал­ти­ка» и то­ми­ком Сар­т­ра. И всё рав­но, при всей строй­но­с­ти по­ве­ст­во­ва­ния, Аст­ва­ца­ту­ро­ва мож­но от­кры­вать на лю­бой глав­ке. От­крыв, я на­слаж­да­юсь, от­ды­хаю, по­сме­и­ва­юсь».
Та­ть­я­на Злы­го­с­те­ва счи­та­ет, что «со­вре­мен­ная рус­ская ли­те­ра­ту­ра ста­ла боль­ше на од­но­го пи­са­те­ля, пи­са­те­ля, ко­то­рый иг­ра­ет с тек­с­том не в чу­жие, а в свои соб­ст­вен­ные иг­ры».
Дми­т­рий Трун­чен­ков на­ив­но по­ла­га­ет, что «Аст­ва­ца­ту­ров взбун­то­вал­ся и, от­ка­зав­шись иг­рать по об­щим пра­ви­лам, на­пи­сал то са­мое, что по­лу­ча­ет­ся у не­го луч­ше все­го: сбор­ник анек­до­тов. При­чём с по­ка­за­тель­но, вы­зы­ва­ю­ще рас­хля­бан­ной ком­по­зи­ци­ей», и в кон­це у Дми­т­рия апо­фе­оз кри­ти­че­с­кой мыс­ли: «Книж­ка очень смеш­ная, как и все­гда у Аст­ва­ца­ту­ро­ва. Тем, кто лю­бит чи­тать, удоб­но ус­т­ро­ив­шись на ди­ва­не, при­хлё­бы­вая из круж­ки го­ря­чий ко­фе, со­ве­тую быть ак­ку­рат­нее: от сме­ха мож­но не­на­ро­ком по­пор­тить кни­гу».
Лю­ди при­ду­ма­ли мно­го раз­но­го ору­жия, но са­мое му­д­рое ору­жие — кни­га. Всё на­пи­сан­ное Ан­д­ре­ем Аст­ва­ца­ту­ро­вым хо­чет­ся чи­тать, чи­тать и ещё раз чи­тать, и я при­зна­те­лен ему, что он на­шёл вре­мя для на­ше­го раз­го­во­ра, по­свя­щён­но­го ис­клю­чи­тель­но его ли­те­ра­тур­но­му твор­че­ст­ву.


– Ува­жа­е­мый Ан­д­рей! Объ­яс­ни­те, по­че­му вы, пре­по­да­ва­тель ли­те­ра­ту­ры в уни­вер­си­те­те, взя­лись за ху­до­же­ст­вен­ную про­зу. Воз­мож­но, этот во­прос бы и не воз­ник, но в про­шлом го­ду про­изо­ш­ла стран­ная ано­ма­лия: од­но­вре­мен­но два пре­по­да­ва­те­ля од­но­го и то­го же уни­вер­си­те­та взя­лись за ху­до­же­ст­вен­ную про­зу, и у них, на­до при­знать­ся, это не­пло­хо по­лу­чи­лось. Са­мое уди­ви­тель­ное, что эта ано­ма­лия име­ет про­дол­же­ние. У вас, Ан­д­рей, уже вы­шла вто­рая книж­ка «Скун­ска­ме­ра», и, на­сколь­ко вла­дею ин­фор­ма­ци­ей, Ан­д­рей Сте­па­нов так­же ак­тив­но ра­бо­та­ет над сво­ей вто­рой кни­гой.

– На­вер­ное, для ка­ко­го-ни­будь за­пад­но­го уни­вер­си­те­та мы с Ан­д­ре­ем Сте­па­но­вым не бы­ли бы в этом смыс­ле сов­сем уж бе­лы­ми во­ро­на­ми в уни­вер­си­тет­ской сре­де. Там, как пра­ви­ло, очень мно­гие пре­по­да­ва­те­ли ли­те­ра­ту­ры про­бу­ют се­бя в ка­че­ст­ве ав­то­ров. В Рос­сии же по ка­ким-то при­чи­нам это­го не про­ис­хо­дит. Ака­де­ми­че­с­кая жизнь и ли­те­ра­тур­ный про­цесс у нас со­вер­шен­но не свя­за­ны меж­ду со­бой. Но так по­лу­чи­лось, что мы оба, воз­мож­но, по со­вер­шен­но раз­ным при­чи­нам на­ча­ли пи­сать ху­до­же­ст­вен­ные тек­с­ты. Что ка­са­ет­ся ме­ня, то фи­ло­ло­гия, за­ня­тия на­укой ни­ког­да не ви­де­лись мне са­мо­це­лью. Фи­ло­ло­гия мне бы­ла ин­те­рес­на по­столь­ку, по­сколь­ку она раз­ви­ва­ла ме­ня как лич­ность. Я вы­пу­с­тил три на­уч­ные мо­но­гра­фии, опуб­ли­ко­вал око­ло сот­ни ста­тей. И с ка­ко­го-то мо­мен­та стал чув­ст­во­вать, что на­ука уже не так раз­ви­ва­ет ме­ня, как преж­де. Тем бо­лее что со­вре­мен­ная фи­ло­ло­гия во всех об­ла­с­тях пе­ре­жи­ва­ет тя­же­лей­ший ме­то­до­ло­ги­че­с­кий кри­зис. Имен­но по­это­му я об­ра­тил­ся к твор­че­ст­ву, к со­зда­нию ли­те­ра­ту­ры. Оно се­рь­ёз­но ме­ня раз­ви­ва­ет, за­став­ля­ет ме­нять­ся, по­сто­ян­но быть не рав­ным се­бе. Хо­тя фи­ло­ло­гию я бро­сать не со­би­ра­юсь – у ме­ня есть не­сколь­ко за­мыс­лов, ко­то­рые я в бли­жай­шее вре­мя со­би­ра­юсь осу­ще­ст­вить.

– Вы пра­вы, для Рос­сии вы с Ан­д­ре­ем Сте­па­но­вым фе­но­ме­ны, в то вре­мя как мно­гие из­ве­ст­ные за­пад­ные пи­са­те­ли ве­ли и ве­дут ак­тив­ную пре­по­да­ва­тель­скую де­я­тель­ность. К при­ме­ру, Ай­рис Мёр­док, ла­у­ре­ат ан­г­лий­ской Бу­ке­ров­ской пре­мии, пре­по­да­ва­ла фи­ло­со­фию в Ок­с­фор­де и, что уди­ви­тель­но, её муж Джон Бей­ли – про­фес­сор ан­г­лий­ской ли­те­ра­ту­ры, был из­ве­ст­ным ан­г­лий­ским кри­ти­ком.

– Ар­тур, да­ле­ко хо­дить не на­до. Ум­бер­то Эко, ко­то­ро­го очень лю­бят в Рос­сии, дол­гое вре­мя пре­по­да­вал эс­те­ти­ку и те­о­рию куль­ту­ры в уни­вер­си­те­тах Ми­ла­на, Фло­рен­ции и Ту­ри­на. Он, к ва­ше­му све­де­нию, про­фес­сор Бо­лон­ско­го уни­вер­си­те­та.

– Мой близ­кий друг на­зы­вал твор­че­с­кий про­цесс «ас­т­ра­лом». Рас­ска­жи­те, как у вас про­ис­хо­дит этот про­цесс, ведь вдох­но­ве­ние по ма­но­ве­нию вол­шеб­ной па­лоч­ки вы­звать не­воз­мож­но, но го­во­рят, что мож­но се­бя при­учить пи­сать. Ка­жет­ся, у Бер­нар­да Шоу зна­ме­ни­тая фра­за: «Ни дня без строч­ки».

– Ар­тур, я не при­над­ле­жу к ав­то­рам, ко­то­рые пи­шут лег­ко, по вдох­но­ве­нию, по на­и­тию. Твор­че­ст­во для ме­ня – ра­до­ст­ный, ко­неч­но, но в то же вре­мя не­сколь­ко му­чи­тель­ный про­цесс. Сна­ча­ла я со­би­раю ма­те­ри­ал в за­пис­ные книж­ки. Это про­ис­хо­дит до­воль­но дол­го. По­том ма­те­ри­ал по­сте­пен­но скла­ды­ва­ет­ся в не­что боль­шее, чем се­рия не свя­зан­ных друг с дру­гом сцен. Я на­чи­наю чув­ст­во­вать то об­щее, что их объ­е­ди­ня­ет, не­кий об­щий ритм, об­щую кон­цеп­цию. И уже тог­да при­сту­паю к ра­бо­те – про­ду­мы­ваю по­сле­до­ва­тель­ность эпи­зо­дов, пи­шу, ре­дак­ти­рую, пе­ре­пи­сы­ваю. По хо­ду ра­бо­ты не­ред­ко по­яв­ля­ют­ся ка­кие-то но­вые по­во­ро­ты сю­же­та, но­вые сце­ны, всплы­ва­ют не­о­жи­дан­ные сло­ва, не­о­жи­дан­ные реп­ли­ки, по­яв­ля­ют­ся да­же но­вые не­за­пла­ни­ро­ван­ные за­мыс­лом дей­ст­ву­ю­щие ли­ца.

– «Лю­ди в го­лом» – ва­ша де­бют­ная кни­га. Моё пер­вое впе­чат­ле­ние, ещё толь­ко от на­зва­ния кни­ги – ас­со­ци­а­ция с фра­зой из сказ­ки Г.Х. Ан­дер­се­на, по­том кра­си­вую сти­ли­за­цию этой сказ­ки сде­лал Е.Шварц. «А ко­роль-то го­лый?» Есть ли в на­зва­нии ва­шей кни­ги и в этой зна­ме­ни­той фра­зе ана­ло­гия?

– По­жа­луй, нет. Хо­тя об­на­жён­ность – до­ста­точ­но рас­про­ст­ра­нён­ный мо­тив и мол­ни­е­нос­но вы­зы­ва­ет мно­же­ст­во ас­со­ци­а­ций и ана­ло­гий. Ско­рее на­зва­ние, по­ми­мо то­го объ­яс­не­ния, ко­то­рое я дал в ро­ма­не (сту­дент-вьет­на­мец, ко­то­ро­го на­учи­ли вы­ра­же­нию «жен­щи­на в бе­лом», на­зы­ва­ет об­на­жён­ную жен­щи­ну – «жен­щи­ной в го­лом») – от­ча­с­ти шут­ли­вая от­сыл­ка к по­эме Т.С. Эли­о­та «По­лые лю­ди». Но об Ан­дер­се­не я, при­знать­ся, не ду­мал. Ме­ня ин­те­ре­со­ва­ла идея аб­со­лют­ной об­на­жён­но­с­ти ма­лень­ко­го че­ло­ве­ка пе­ред без­раз­лич­ным ми­ром.

– Воз­мож­но, смеш­ной во­прос, а слож­но по­сле на­уч­ных ста­тей, мо­но­гра­фий пи­сать ху­до­же­ст­вен­ную про­зу?

– От­ча­с­ти слож­но. Здесь есть опас­ность, ко­то­рую мне и Ан­д­рею Сте­па­но­ву уда­лось, как мне ка­жет­ся, из­бе­жать – впасть в так на­зы­ва­е­мую «про­фес­сор­скую про­зу». Ког­да ав­тор слиш­ком мно­го зна­ет о ли­те­ра­ту­ре, зна­ет, как стро­ить сю­жет, как про­пи­сы­вать пер­со­на­жей, как ра­бо­тать со сло­вом – и от это­го его тек­с­ты ста­но­вят­ся слиш­ком су­хи­ми и схе­ма­тич­ны­ми. Впро­чем, ли­те­ра­ту­ра зна­ет и удач­ные при­ме­ры «про­фес­сор­ской про­зы», ког­да ав­то­ры уме­ло обы­г­ры­ва­ют этот не­до­ста­ток, пре­вра­щая его в объ­ект ре­флек­сии, как это де­ла­ли У.Эко, Д.Лодж, А.Мёр­док. Я вы­брал сов­сем дру­гой путь – путь пре­одо­ле­ния при­выч­ных ли­те­ра­тур­ных при­ёмов. Мой рас­сказ­чик – стран­но­ва­тый, как буд­то на­ив­ный, со­вер­шен­но не ли­те­ра­ту­ро­вед­че­с­кий че­ло­век. С дру­гой сто­ро­ны, зна­ние ли­те­ра­ту­ры, её ме­ха­низ­мов мне, бе­зус­лов­но, по­мо­га­ет: мно­гих це­лей я до­сти­гаю впол­не осо­знан­но. И по­том, я ста­ра­юсь на­пол­нять свои тек­с­ты по­сто­ян­ны­ми от­сыл­ка­ми к раз­ным ли­те­ра­тур­ным тек­с­там, из­ве­ст­ным и не очень.

– Я пе­ре­чи­тал поч­ти все ре­цен­зии на ва­ши кни­ги. Пер­вое, что мне не по­нра­ви­лось, поч­ти у всех это скво­зит – «Лю­дей» и «Скун­ска­ме­ру» фак­ти­че­с­ки от­ве­ли в раз­дел лёг­ко­го чти­ва за бан­кой пи­ва, эда­кий буль­вар­ный ро­ман­чик. Вто­рое: я так и не по­нял, для че­го кри­ти­ки всем на­по­ми­на­ют, что вы внук из­ве­ст­но­го ака­де­ми­ка. Ес­ли бы вы им не бы­ли, раз­ве не смог­ли бы на­пи­сать эти кни­ги?

– Я не оби­жа­юсь на кри­ти­ков, ко­то­рые за­пи­сы­ва­ют мои тек­с­ты в раз­ряд «лег­ко­вес­но­го чте­ния». Мои кни­ги, на пер­вый взгляд, в са­мом де­ле, чи­тать не слож­но. Но, ко­неч­но, не­же­ла­ние или не­спо­соб­ность не­ко­то­рых ре­цен­зен­тов по­нять за­мы­сел – а это пер­вое, что дол­жен де­лать кри­тик – вы­зы­ва­ют до­са­ду. Я, ес­те­ст­вен­но, не стре­мил­ся пи­сать для раз­вле­че­ния, я в обе­их кни­гах стро­го сле­до­вал за­мыс­лу, тща­тель­но под­би­рал эпи­зо­ды, про­ра­ба­ты­вал лейт­мо­ти­вы. Воз­мож­но, ко­неч­но, что за­мы­сел у ме­ня слиш­ком уж скрыт и не счи­ты­ва­ет­ся. Но раз не­ко­то­рые его ви­дят, а дру­гие нет, то, на­вер­ное, всё-та­ки это про­бле­ма тех, кто его там не ви­дит.
Что же ка­са­ет­ся то­го, что я внук Жир­мун­ско­го. Соб­ст­вен­но, мои из­да­те­ли раз­ме­с­ти­ли эту ин­фор­ма­цию на сво­ём сай­те, и кри­ти­ки, ви­ди­мо, ус­мо­т­ре­ли в этом не­кий на­мёк, ко­то­рый нуж­но рас­ши­ф­ро­вать. Но я, ес­ли че­ст­но, уже со сту­ден­че­с­кой ска­мьи всё-та­ки по­зи­ци­о­ни­рую се­бя как са­мо­сто­я­тель­ную фи­гу­ру, не име­ю­щую от­но­ше­ния к за­слу­гам мо­е­го про­слав­лен­но­го де­да.

– Ан­д­рей, у вас не со­зда­лось впе­чат­ле­ния, что на­ши ува­жа­е­мые кри­ти­ки чи­та­ют пер­вые две стра­ни­цы и по­след­нюю или «слы­ша­ли звон, да не зна­ют, где он»?

– У ме­ня, че­ст­но го­во­ря, та­кое ощу­ще­ние не раз воз­ни­ка­ло. Соб­ст­вен­но, я в сво­ей жиз­ни мно­го об­щал­ся с кри­ти­ка­ми, и не­ко­то­рые мне при­зна­ва­лись, что ча­с­то не до­чи­ты­ва­ют ре­цен­зи­ру­е­мые кни­ги, ча­с­то про­сто их про­гля­ды­ва­ют. Те­перь по­доб­ную кри­ти­ку я уже ощу­щаю на соб­ст­вен­ном бед­ном гор­бу.

– Раз­ре­ши­те се­рь­ёз­ный во­прос, что по­бу­ди­ло вас на­пи­сать имен­но «Лю­дей» и «Скун­ска­ме­ру»?

– Тя­жё­лый во­прос. И очень важ­ный. На­вер­ное, мною дви­га­ло стрем­ле­ние вы­ра­зить, ар­ти­ку­ли­ро­вать но­вым спо­со­бом своё ми­ро­ощу­ще­ние, как для са­мо­го се­бя, так и для дру­гих. Я пы­тал­ся в соб­ст­вен­ном чув­ст­ве от­крыть не­что все­об­щее и по­го­во­рить как бы с тер­ри­то­рии сво­е­го вре­ме­ни, сво­ей эпо­хи, че­рез ритм осо­знан­но про­жи­тых мною де­ся­ти­ле­тий.

– «Лю­ди» и «Скун­ска­ме­ра» свя­за­ны меж­ду со­бой, не толь­ко тем, что у них есть об­щие ге­рои, об­щая сти­ли­с­ти­ка на­пи­са­ния. Эти кни­ги свя­за­ны меж­ду со­бой ни­тя­ми ду­хов­но-фи­ло­соф­ски­ми. Пер­вая об оди­но­че­ст­ве, вто­рая о стра­хе, ко­то­рый жи­вёт в че­ло­ве­ке, о чём бу­дем тре­тья ва­ша кни­га?

– Че­ст­но го­во­ря, я по­ка не знаю. У ме­ня нет да­же на­зва­ния и да­же са­мо­го от­да­лён­но­го пла­на. Есть толь­ко от­дель­ные на­бро­с­ки. Я ещё по­ка не ото­шёл от вто­рой кни­ги.

– Ме­ня не по­ки­да­ет стран­ное чув­ст­во, что кон­цов­ка у «Скун­ска­ме­ры» не сов­сем ор­га­нич­на с ос­нов­ным тек­с­том. Я прав или это мне так толь­ко ка­жет­ся?

– Да, воз­мож­но, Ар­тур. Я ос­та­вил фи­нал ис­то­рии от­кры­тым, от­го­во­рил­ся ци­та­той из «То­ма Сой­е­ра» («опу­с­тим за­на­вес жа­ло­с­ти») и пре­до­ста­вил чи­та­те­лям са­мим при­ду­мать раз­вяз­ку. В ка­че­ст­ве фи­на­ла я вы­брал ис­то­рию сво­е­го до­ма, ко­то­рая от­ча­с­ти вос­про­из­во­дит ис­то­рию слав­ной ве­ли­кой им­пе­рии СССР, от­ку­да мы все ро­дом, и её горь­кое ко­ми­че­с­кое за­вер­ше­ние. Но в пер­во­на­чаль­ном ва­ри­ан­те у ме­ня был дру­гой фи­нал – ра­дио­пь­е­са, в ко­то­рой ро­ди­те­ли, ра­зоб­ла­ча­ю­щие сво­их от­пры­с­ков, со­здав­ших под­поль­ную ор­га­ни­за­цию, не ре­ша­ют­ся рас­ска­зать обо всём учи­те­лям. И тем са­мым ста­но­вят­ся со­уча­ст­ни­ка­ми про­де­лок сво­их де­тей. Я очень гор­дил­ся этим фи­на­лом, но в ка­кой-то мо­мент он стал ка­зать­ся мне не­мно­го пред­ска­зу­е­мым. В кон­це кон­цов, раз­вяз­ка, сам сю­жет не столь важ­ны – важ­но то, что за всем этим сто­ит – страх и не­мно­го не­вро­ти­че­с­кий дет­ский бунт.

– В на­шей с ва­ми пе­ре­пи­с­ке вы упо­тре­би­ли фра­зу, что «Лю­ди» и «Скун­ска­ме­ра» – это не ро­ма­ны, это до­вла­тов­ская сбор­ка. В ли­те­ра­ту­ро­ве­де­нии мо­жет по­явить­ся но­вый тер­мин – что он для вас обо­зна­ча­ет?

– Сбор­ка – это на­ме­рен­ный от­каз от ма­ги­с­т­раль­но­го сю­же­та и на­ни­зы­ва­ние на оп­ре­де­лён­ные по­вто­ря­ю­щиеся мо­ти­вы не впол­не свя­зан­ных друг с дру­гом сцен. Но при этом для ме­ня важ­но, что каж­дая сце­на что-то те­ря­ет, ес­ли её вы­рвать из кон­тек­с­та ро­ма­на. По­хо­жим об­ра­зом ра­бо­тал До­вла­тов. Та­ков за­мы­сел сбор­ни­ка Шер­ву­да Ан­дер­со­на «Уй­ан­сбург, Огайо». Прав­да, у Ан­дер­со­на – сбор­ник рас­ска­зов. Но весь сбор­ник сле­ду­ет чи­тать как еди­ный текст. Его рас­ска­зы ед­ва ли жи­вут изо­ли­ро­ван­но друг от дру­га.

– Да, при­мер с Шер­ву­дом Ан­дер­со­ном про­сто по­ка­за­тель­ный. Я люб­лю это­го, как мне ка­жет­ся, всё-та­ки не­до­оце­нён­но­го ли­те­ра­тур­ным об­ще­ст­вом пи­са­те­ля.

– Со­гла­шусь с ва­ми, Ар­тур.

– В «Скун­ска­ме­ре» чёт­ко про­сле­жи­ва­ет­ся цен­т­раль­ный об­раз, воз­мож­но, не все это за­ме­ти­ли – об­раз за­мк­ну­то­го про­ст­ран­ст­ва – ка­ме­ры. Я бы ска­зал, что вы на­пи­сал ро­ман о че­ло­ве­че­с­кой кла­у­с­т­ро­фо­бии. По-ва­ше­му мне­нию – весь наш мир – это од­на боль­шая ка­ме­ра?

– Да, дей­ст­ви­тель­но, я хо­тел по­ка­зать боль­шое ко­ли­че­ст­во ка­мер раз­но­го раз­ме­ра, по­ка­зать страх как са­мой ка­ме­ры, так и страх вый­ти на сво­бо­ду. Но я не счи­таю, что мир – боль­шая ка­ме­ра, или ис­кус­ней­шая тюрь­ма, как го­во­рил Гам­лет. Мой по­ве­ст­во­ва­тель в са­мом де­ле так счи­та­ет. Но не я. Я ско­рее пы­тал­ся по­ка­зать, что в ми­ре есть и ЭТО В ТОМ ЧИС­ЛЕ, и по­доб­ное ощу­ще­ние впол­не мо­жет воз­ник­нуть.

– Все на­ши стра­хи из дет­ст­ва, и в дет­ст­ве мы ищем спа­се­ние, по­это­му так ча­с­то в не­го воз­вра­ща­ем­ся в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях. Мне по­ка­за­лось, что в ва­ших кни­гах – дет­ские вос­по­ми­на­ния – это со­жа­ле­ние об ут­ра­чен­ных ил­лю­зи­ях?

– Да, по­жа­луй. Но ско­рее со­жа­ле­ние об ут­ра­чен­ной си­ле ощу­ще­ния. В дет­ст­ве мир ви­дит­ся бо­лее ре­ль­еф­ным, бо­лее му­с­куль­ным, бо­лее смеш­ным и бо­лее тра­гич­ным. Сло­вом, бо­лее пред­наз­на­чен­ным для ис­кус­ст­ва. И в том чис­ле в нём мно­го ил­лю­зий. По­том всё сти­ра­ет­ся, ста­но­вит­ся се­рым и од­но­об­раз­ным. И жи­во, как я хо­чу по­ка­зать, толь­ко то, что не­ви­ди­мы­ми ни­тя­ми свя­за­но с дет­ст­вом.

– Ан­д­рей, вы ко­рен­ной пе­тер­бур­жец, и ва­ши кни­ги про­пи­та­ны Пе­тер­бур­гом, не па­рад­ным, кра­соч­ным, ка­ким его ви­дят ту­ри­с­ты, вы бы­то­пи­са­тель се­ро­го, ча­с­то уны­ло­го Пе­тер­бур­га. И Пе­тер­бург – так­же ге­рой ва­ших книг, а ка­кой Пе­тер­бург вы не лю­би­те? То, что вы опи­са­ли – нель­зя на­звать не­лю­бо­вью.

– Да, я пе­тер­бур­жец в чет­вёр­том по­ко­ле­нии. В са­мом де­ле, я ста­рал­ся на­пи­сать имен­но «пе­тер­бург­ский текст». И при­шлось по­смо­т­реть, что мне ос­та­ви­ли ве­ли­кие клас­си­ки от Пуш­ки­на до Бе­ло­го. Да прак­ти­че­с­ки ни­че­го! По­это­му я стал пи­сать о том Пе­тер­бур­ге, ко­то­рый ма­ло кто зна­ет, ско­рее да­же о Ле­нин­гра­де, о спаль­ном рай­о­не Ле­нин­гра­да, в ко­то­ром про­шло моё дет­ст­во. Тут есть свои сю­же­ты, свои до­сто­при­ме­ча­тель­но­с­ти, свои ми­фы, свои оби­та­те­ли.
Я не очень люб­лю па­рад­ный, рек­лам­ный Пе­тер­бург, Пе­тер­бург по­ка­зуш­ный, Пе­тер­бург, на ко­то­рый на­ве­ли хре­с­то­ма­тий­ный гля­нец. Мне хо­те­лось в «Скун­ска­ме­ре», на­сколь­ко это воз­мож­но, пе­ре­дать ин­ди­ви­ду­аль­ное ви­де­ние го­ро­да, не­за­мут­нён­ное ми­фа­ми.

– Эпи­гра­фом к ва­шим кни­гам я бы взял фра­зу из филь­ма «Осо­бо опа­сен»: «Не по­сы­лай овец уби­вать вол­ка… Ов­цы – толь­ко при­ман­ка…» Вы со­глас­ны с по­та­ён­ным смыс­лом этой фра­зы?

– От­ча­с­ти. В мо­ём слу­чае при­ман­ка – жанр ли­те­ра­тур­но­го анек­до­та, ко­то­рый я экс­плу­а­ти­рую, и от­ча­с­ти это иг­ра с чи­та­те­ля­ми. Я им пред­ла­гаю внеш­не про­стые фор­мы, про­стые от­ве­ты, за ко­то­ры­ми сто­ит не­что боль­шее, чем то, о чём го­во­рит­ся.

– «Чу­жие иде­а­лы зло­вон­ны» – го­во­рил Фри­д­рих Ниц­ше – это вы хо­те­ли ска­зать чи­та­те­лям сво­их кни­гах?

– Я бы не ска­зал это так уж ка­те­го­рич­но. Я бы ска­зал, что у Ниц­ше бы­ли все ос­но­ва­ния так счи­тать. Без­дум­ное сле­до­ва­ние цен­но­с­тям, иде­а­лам, взя­тым на­про­кат, уни­жа­ет, как са­мо­го че­ло­ве­ка, так и эти иде­а­лы. И зло­во­ние чу­жих иде­а­лов – один из клю­че­вых мо­ти­вов мо­ей кни­ги «Ску­н­с­ка­ме­ра».

– В ва­ших кни­гах оди­но­че­ст­во не про­сто при­сут­ст­ву­ет, чув­ст­во та­кое, что оно там на­веч­но про­пи­са­но. Вы оди­но­кий че­ло­век? Вы лю­би­те оди­но­че­ст­во или с по­мо­щью сво­их книг же­ла­е­те от не­го из­ба­вить­ся?

– Я, в са­мом де­ле, оди­но­кий че­ло­век. Хо­тя внеш­не у ме­ня вро­де бы очень мно­го зна­ко­мых. Оди­но­че­ст­во очень двой­ст­вен­ное чув­ст­во. Оди­но­че­ст­во как бла­го вос­пе­вал Жан-Жак Рус­со, а вслед за ним ро­ман­ти­ки, осо­бен­но аме­ри­кан­ские, Р.У. Эмер­сон и Г.Д. То­ро. Со­сто­я­ние оди­но­че­ст­ва – важ­ная эмо­ция, ибо че­ло­век дол­жен по­сто­ян­но воз­вра­щать­ся к са­мо­му се­бе, не быть че­ло­ве­ком тол­пы. Оди­но­че­ст­во от­кры­ва­ет пре­лесть ме­ло­чей, от­кры­ва­ет бо­лее яс­ное на­пря­жён­ное ви­де­ние при­выч­ных пред­ме­тов. Но оно же и чу­до­вищ­но му­чи­тель­но.

Беседу вёл Артур АКМИНЛАУС
28.01.2011

Оригинал материала

Книга: «Люди в голом»

Книга: «Скунскамера»

Андрей Аствацатуров