Рецензии
Поляроид современной Грузии
Лев Данилкин о романе Зазы Бурчуладзе "Adibas"
Поляроид современной Грузии
Третья уже — после «Минерального джаза» и «Растворимого Кафки» — ад-маргинемовская книга грузинского писателя Бурчуладзе (р. 1973). От «adibas» странное ощущение, что это не перевод; наличие какого-то чужеродного оригинала не улавливается; это текст, написанный как будто на никаком, условном языке; он стерильный, все экзотические запахи заморожены.
Сюжет: один день из жизни «тбилисских гламурных кругов», что бы это ни значило. Герой-рассказчик — молодой человек неопределенных занятий, представитель этих самых кругов; тип, клонированный с брет-истон-эллисовских или, допустим, владимир-спектровских. Разумеется, повествование ведется от первого лица, в настоящем времени («Два мохито, — говорю бармену»), разумеется, герой зависает на слоганах, брендах и логотипах и постоянно думает о сексе («Женщин я делю на две категории: глотает/не глотает» и проч). «Один день», меж тем не просто день, а 8.08.2008, российско-грузинский конфликт. Соль романа — в обманутом ожидании: конфликт между катастрофичной реальностью и сознанием героя должен произойти — но так и не происходит. У войны нет шансов проникнуть в психическую оболочку, внутри которой осуществляет жизнедеятельность герой; в изощренной системе подмен, в жизни, которая, общеизвестно, является имитацией, фейком, «адибасом», война теряет свои свойства, «размагничивается», перестает внушать тревогу, вытесняется на периферию, воспринимается как еще одна имитация, аберрация сознания, что-то вроде коллективного галлюциноза — как в «Мифогенной любви каст». И не случайно, конечно, в какой-то момент герой покупает за девять лари книгу Пепперштейна — которая тоже ведь о войне. Радиосводки из районов боевых действий сливаются с гороскопами из журнала Glamour; и даже телерепортажи с мест бомбежек не в состоянии сделать атмосферу хоть сколько-нибудь зловещей — все равно внизу бегущей строкой идет реклама банков. Война удивительным образом из события, внушающего ужас, превратилась в легко отфильтровываемый информационный шум.
Бурчуладзе, разумеется, осознает, насколько вторичен, имитационен по отношению к «настоящей литературе» такого рода герой и связанный с ним тип письма; и разумеется, такого рода повествовательное самоубийство, имитация имитации, — это именно что литературный прием, тотальное остранение, способ транслировать вкус событий более точно, чем репортаж из окопа, — а никакая не попытка выдать себя за «грузинского Брета Истона Эллиса».
Мы не привыкли к тому, что «военная проза» может выглядеть таким образом; но никакие литературные каноны не будут существовать вечно.
Лев Данилкин, 21.06.11