Тексты
Послесловие к роману
Послесловие
Про Плешински я с самого начала все поняла. Однажды – я тогда работала в издательстве – ко мне пришли они оба, Ханс Плешински и Фолькер Кинниус; каждый держал в руке рукопись. И очень скоро я убедилась: Ханс Плешински – писатель. Не сомневалась я и в том, что он станет хорошим, выдающимся писателем, хотя в его первом романе имелись погрешности. Но с каждой новой книгой, которую он публиковал, мое первоначальное мнение все более укреплялось. Кинниус же представлялся мне скорее критиком-интеллектуалом; обширные знания и широкая образованность мешали ему писать легко и естественно: в романе Кинниуса и герой, и любое движение чувства не изображались, а становились предметом рефлексии, подвергались рационалистическому анализу. Ханс Плешински, конечно, тоже располагает огромным запасом знаний и пользуется этой кладовой, великодушно и щедро рассыпая почерпнутые оттуда сведения по страницам своих романов; но в том-то и дело, что у него получаются не педантичные комментарии, напоминающие выписки из энциклопедического словаря, а обо всем говорится как бы невзначай, все подчинено потоку повествования: мы видим искрящиеся экспромты, жемчужины его образованности.
Уже в первых его произведениях царила необузданная страсть к сочинительству, в сочетании со способностью все-таки подчинять себя дисциплине: чтобы страсть эта не вышла из берегов, чтобы ткань повествования не распалась. Каждый персонаж его книг, каждое место действия изображены живо и точно; тщательность обрисовки образов, соединяясь с наглядностью, порождает ощущение непосредственного присутствия этих людей и пространств рядом с нами, читателями.
Многокрасочность повествования совмещается с единством изображенного социального контекста и с «глобальностью» культурных притязаний автора. Именно благодаря тому, что все внимание сконцентрировано на одном персонаже, текст обретает качество транс-персональности и выходит за рамки описания какой-то конкретной ситуации – у Плешински, впрочем, всегда очень точного и детального.
Свойственной этому автору элегантности в повседневной жизни – а к числу жизненных ориентиров Плешински относятся Людовик XIV, король-солнце, и Сен-Симон, ученый историограф, человек универсальной культуры, – соответствует элегантность писательского почерка, которая особенно впечатляюще проявилась именно в книге «Портрет Невидимого». Повествование здесь никогда не становится поверхностно-плоским или, напротив, рассчитанным лишь на литературных гурманов – оно вдохновляется мыслью о высоком предназначении литературы.
Ханс Плешински родился в 1956 году, в Целле (Нижняя Саксония), недалеко от тогдашней границы между двумя зонами (см. его книгу «Тоска по Востоку», 1993), и это обстоятельство наложило заметный отпечаток на его жизнь.
Он опубликовал много книг:
«Рогалики к завтраку», Зиген 1984;
«Габи Ленц», Цюрих 1984;
«В Египпет» (так!), Цюрих 1984;
«Чума и болото», Цюрих 1985;
«Деревянный вулкан», Цюрих 1986;
«Тоска по Востоку», Мюнхен 1993;
«Чудо Глогау», Мюнхен 1993;
«Брабант», Франкфурт на Майне 1995;
«Византийцы и другие фальшивомонетчики», Франкфурт на Майне 1997;
«Рассеяние», Цюрих 2000;
«Портрет Невидимого», Мюнхен [и др.], 2002;
«Легкий свет», Мюнхен 2005;
«Запрет на трезвость. Краткое руководство по улучшению жизни», Мюнхен 2007;
«Людвигсхёэ», Мюнхен 2008.
И неоднократно удостаивался литературных наград.
Автобиографический текст «Портрет Невидимого», который одновременно является плачем по умершему, рисует жизнь гомосексуальной богемы в девяностые годы XX века: жизнь, проникнутую духом красоты и умением наслаждаться мгновением, которая превосходит саму себя в плане художественного творчества. В свою всеобъемлющую панораму мюнхенского культурного авангарда автор включил остроумные и очаровательные зарисовки всех знаменитых современников, с которыми ему довелось встречаться: словно маргаритки в каплях росы, украшают эти мини-портреты сочный зеленый луг его книги – несравненное удовольствие для тех, кто знаком с описываемой средой, поскольку портреты получились пластичными, живыми; автор порой будто иронично подмигивает читателю, но никогда не унижает своих персонажей, хотя судит о них очень трезво, а некоторых и осуждает. Так создает он портрет той оптимистичной эпохи, культивировавшей умение наслаждаться жизнью и вместе с тем отличавшейся пресыщенностью, конец которой положила эпидемия СПИДа, болезни, погубившей самого близкого Плешински человека – его любимого. О последних годах жизни Фолькера Кинниуса Плешински рассказывает без сентиментальности, очень правдиво, иногда с педантичной правдивостью. До самого конца.
И его друг становится для нас рядом-присутствующим: таким близким, и все же – снова и снова – незнакомым.
Д-р Инге Лейпольд,
Мюнхен, ноябрь 2009