Пресса
Интервью с Михаилом Гиголашвили для журнала "Европа-Express"
«Европа-Express», № 43 (351), 22.11 – 28.11. 2004 «БОРЬБА С ЖИЗНЬЮ И ЕСТЬ САМА ЖИЗНЬ»
Привыкнув к дистанции между собой и историей, при чтении «Толмача», то и дело пугаешься, лишенный отговорки «это не про меня». В том-то и дело, что и про меня, и про тебя, и про того парня, волею судеб оказавшихся в другой стране. Для иностранца, живу-щего в Германии, в «Толмаче» узнаваемы и обстоятельства, и персонажи, и способ их существования. Герои могут оказаться твоими соседями, знакомыми или просто прохо-жими, на которых обращаешь внимание, случайно выудив из нестройного хора голосов русскую речь. Тем удивительнее, что эта книга, в прошлом году наделавшая немало шума в России и даже претендовавшая на премию «Национальный бестселлер», называется рома-ном. То есть литературным вымыслом. «Не верю», -сказал себе корреспондент «ЕЭ» и обра-тился к автору - профессору Университета Саарбрюккена, слависту из Тбилиси Михаилу Гиголашвили.
- Как давно вы живете в Германии?
С осени 1991 г. Я уехал через два дня после известного августовского путча, хотя мой отъезд никак не был связан с этим событием.
- А как вы оказались в Германии?
-В рамках партнерства между Тбилисским и Саарбрюккенским университетами получил приглашение прочесть курс русского языка. Тбилиси и Саарбрюккен - города-побратимы. В Саарбрюккене главная площадь называется Тбилисской. Я был приглашен на три месяца, но как раз в это время заболела пожилая преподавательница, и мне пред-ложили взять ее часы. Вначале на один семестр, потом на второй, на третий... С тех пор и нахожусь тут, хотя никогда сознательно об эмиграции не думал. Жизнь просто так рас-порядилась. В Тбилиси я преподавал историю русской критики, теорию литературы, водил студентов на практику в школы. В Саарбрюккене вел семинары по переводу, видео-лексике, краеведению, много лет веду курс русского языка. С конца 90-х гг. начал подраба-тывать переводчиком. По мере возможности не забываю и литературоведение. В России выходят мои статьи о «немецком следе» и героях-иностранцах в творчестве Достоевского и других русских писателей. Может быть, получится докторская диссертация. Вообще, попав в Германию, стал лучше понимать некоторые пассажи и идеи Достоевского, который задолго до всех нас сидел тут без гроша и думал, что же делать и как выжить. Его письма из Герма-нии читаю новыми глазами. Сейчас, когда Россия вновь принялась строить капитализм, Достоевский предельно актуален.
- «Толмач» - это ваш первый роман?
«Толмач» – третий роман. Есть еще «Ломка» и «Евангелист Лука».Мой отец, профес-сор, воспитал несколько поколений русистов-филологов, поэтому я c детства пребывал в ауре поклонения поэзии, музыке, писательству в целом. Писать прозу начал довольно рано, лет в 20. Люблю короткий жанр, хотя роман привлекает возможностью с головой нырнуть в него, надолго переместиться под его эфемерные своды и создавать не только всплески вроде эссе и рассказов, но и саму воду, эти всплески породившую.
- Что побуждает вас к писательству?
Я пишу не быстро и сравнительно немного, только тогда, когда «не могу молчать», как
это было с «Толмачом», когда я почувствовал, что судьба столкнула меня со странным ми ром беглецов, просящих пристанища в чужих по языку и менталитету странах. Но, чтобы попасть в рай, надо пройти сквозь чистилище, где следует подробно рассказать (лучше с вещдоками), что именно с тобой делали в аду, почему ты не можешь туда возвра-титься и, главное, почему считаешь, что твое место в раю. Этим чистилищем были лагеря и «амты», их сотрудники - что-то вроде клонов святого Петра-ключника (может отворить, а может и захлопнуть перед носом райские врата). А толмач играет роль то ли ангела, то ли беса, а то и Харона. Думаю, для прозаика - большая удача забрести в незнакомую нишу общества, вскрыть какой-то малоизвестный пласт жизни.
- Как вы пришли к идее создания книги?
- К этому подтолкнула работа переводчиком. Я начал переводить в полиции, судах, лаге-рях, слышал рассказы людей о тех мытарствах, преследованиях, издевательствах и даже пытках, которые им пришлось пережить в тяжелое время перестройки на всём постсоветском пространстве. Мне, как бывшему советскому человеку, всё рассказываемое было как-то понятно и даже не очень удивляло, но немецкие чиновники приходили в шок от услышан-ного. Им было бы предпочтительнее думать, что эти люди лгут. Однако я понимал, что всё, что беглецы рассказывают, могло быть как наглой ложью, так и чистой правдой, потому что наша бывшая империя была вся пронизана беззаконием, а от властей или органов можно было ожидать чего угодно.
Когда я переводил, мной владели разные чувства, однако я не позволял себе показывать их, ибо первая заповедь переводчика гласит: никаких эмоций и оценок, будь абсолютно нейтральным во время работы; ты - не человек, а средство общения, машина, которая должна как можно точнее находить лексические и краеведческие эквиваленты. Но всё это психоло-гически давило на меня и в итоге начало сублимироваться в текст. Вначале я начал делать заметки для себя, ну а потом пошло-поехало... Роман посвящен моему стародавнему другу, поэту Михаилу Синельникову, которому я действительно в нескольких письмах описал какие-то элементы услышанного и увиденного. А потом решил взять эпистолярный жанр за основу романа. Этот жанр хорош тем, что в интимных письмах всегда можно поднять до упора планку откровенности и смело уходить в любые отступления.
- Как долго вы писали « Толмача»?
Начал в 2000 г. Дописал основной текст к концу 2002 г., но потом поджимал, чистил и со-кращал (с 600 страниц довел до 430). Часть текста, «Дезертиры», была опубликована в 2001 г. в журнале «Знамя». Полностью роман вышел осенью прошлого года.
- С какими трудностями бытового или творческого характера вам при шлось столк-нуться при создании романа?
Трудности бытового характера имеются всегда. Да разве борьба с жизнью не есть сама жизнь? А трудности творческого плана были в том, что надо было увязать в единое языковое пространство героев, очень по-разному говорящих по-русски, немецких чиновников (говорящих по-немецки) и коллег-переводчиков, говорящих на разных языках. И самое глав-ное, надо было выработать личный язык толмача-рассказчика. Для усиления правдоподо-бия я резко индивидуализировал и даже «варваризировал» речь персонажей, попытался дать образцы различных акцентов, говоров и жаргонов, встречающихся» на пространствах нашей бывшей империи.
- Книга производит впечатление документальной.
Но только отчасти. Если в начале книги я еще ориентировался на определенные прототипы и их истории, то где-то в середине работы понял, что уже могу создавать героев и сюжеты в своем воображении, опираясь наличный опыт пребывания в этой «чистилищной
кухне». То, что кажется документальностью, на самом деле результат долгой полировки текста под псевдореальность - так в фильмах неореалистов экран подчас кажется «жизнен-нее» самой жизни.
- Какой из героев « Толмача» удался, на ваш взгляд, больше всего?
Трудно ответить. К самым любимым, наверно, могу отнести тех, кто «полностью мои»,
то есть абсолютно вымышленных персонажей. Таких, как неполноценная Сусик, прости-тутка Инга, рецидивист Бура, горе-музыкант Перепелищев. Но вообще я равномерно распределял энергию между всеми типажами романа. Может быть, удался сам тип рас-сказчика-толмача, отчего и книга после долгих размышлений была названа именно так.
Думаю, что переводчик в качестве рассказчика прозы - это очень продуктивный ход, который дает возможность объединять вместе несовместимые, казалось бы, менталитеты, показывать читателю обе стороны медалей, которыми увешаны не только люди, но и раз-ные слои общества. Недаром переводчиков, как и врачей, на войне не убивали, они были нужны «и нашим, и вашим». В главе-сне «Бунт», не вошедшей в окончательный текст, я описал хаос, который может наступить в мире, если переводчики сговорятся всех дурить и начнут переводить, как им заблагорассудится. Вообще, переводчик должен быть очень выдержанным человеком: если он во время перевода человеку симпатизирует, то невольно помогает ему. И наоборот. С профессиональной точки зрения этого быть не должно. Однако толмачи - тоже люди, и у них есть свои чувства. Не стоит забывать, что труд пе-реводчика в некотором смысле даже противоречит божьему замыслу - у бога были, очевидно, какие-то свои задумки, когда он разбил Вавилонскую башню и расколол единый язык на множество наречий. Атолмачи пытаются эти осколки склеить. Глядя на хаос, ца-рящий в мире, иногда думаешь: «А не лучше ли было бы, если бы все сидели по своим норам и носа за пределы своих границ не высовывали?» Контакты порождают не только торговлю, но и войны, конфликты, вражду. А попытки насильственно кого-то «одемокра-тить» или «цивилизовать» приводят только к новым побоищам и резне, потому что все держатся за свои традиционные ценности. А попытки отнять их или изменить насильст-венным путем приводят к разным формам фанатизма - религиозного, национального, бы-тового.
- О "Толмаче» в России написано немало рецензий. И хвалебных,, и ругательных. Какая
рецензия была самой неожиданной?
Меня обрадовала статья публициста Кардина «Кому Канары, а кому на нары» в газете
«Первое сентября». Критик почувствовал одну из главных идей романа - об общем неблагополучии в судьбе человечества. А самая неожиданной была идея одного критика о том, что
автор проповедует социальный дарвинизм. Эта бредовая идея возникла из-за главы, где тол
мач жалуется, что у него мало работы, и в сердцах говорит, что если бы было больше тиранов и
войн, то и работы прибавилось бы. Критик воспринял этот сатирический пассаж всерьез, хотя
в книге достаточно много иронии и даже сарказма, разлитого во всей нашей жизни.
- Предполагаются ли переводы вашей книги на другие языки? Вообще, какова ее даль-нейшая судьба?
Весной позвонили из Бухареста и попросили разрешения на перевод романа. О других пе-
реводах не знаю. Для того чтобы «пробить» книгу на перевод, надо много суетиться, а я принадлежу к таким людям, которые могут что-то сделать, но потом не могут этим распо-рядиться с выгодой для себя.
- Насколько мне известно, вы также занимаетесь живописью...
Да, с конца 80-х, еще в Тбилиси, я начал делать коллажи и объекты, чем и занимаюсь до сих пор. Очень ценю эту работу. Она, конечно же, в корне отличается от литературы: картина или скульптура существуют в пространстве, в статике, а литература и музыка - во време-ни, в динамике, но это как раз и хорошо: можно переключать энергию на иной вид дея-тельности, чтобы потом опять возвращаться к прозе и видеть многое новыми глазами. В Германии прошло несколько выставок моих работ. Иногда я даже не знаю, что считать хоб-би, а что - основным занятием.
06 успехе книги и его причинах рассказывает владелец издательства «Лим-бус-пресс» Константин Тублин.
- Насколько популярна книга «Толмач»?
В России продано где-то около 10 тыс. экземпляров, что по нынешним меркам для современной литературы очень хороший результат.
- В чем, на ваш взгляд, причина успеха?
Это веселая книжка, которая легко читается. Автору удалось, может быть, самое сложное: имитируя язык разного типа персонажей из различных социальных слоев и разных частей России передать характерные и, на мой взгляд, смешные образы героев.
- Многие писатели, живущие в иммиграции, не рискуют описывать окружающую их жизнь, предпочитая обращаться к российским темам. С чем это связано?
Дело в том, что люди, оказавшись в иммиграции, часто оказываются в социальной резерва-ции. Местной жизни они не знают, по-настоящему в ней не участвуют, и, следовательно, пи-сать им в этом плане не о чем. Ведь у всякой жизни, как и у всякого языка, есть свой
бэкграунд, проникнуть в который чрезвычайно сложно. Гиголашвили в значительной сте-пени удалось интегрироваться в местное общество.
- Сейчас Михаил Гиголашвили пишет новую книгу. Издадите ли вы ее?
Вне всякого сомнения.