Новости

Пришло время молчания

Герман Садулаев - самый молодой из участников нынешнего шорт-листа (ему 37), финалист премий "Русский Букер"-2008 и "Национальный бестселлер"-2009, автор книг "Я - чеченец!", "Радио Fuck", "Таблетка", AD, "Пурга, или Миф о конце света", "Бич Божий. Партизанские рассказы"... В финал "Большой книги" вышел роман "Шалинский рейд", опубликованный в журнале "Знамя".

Российская газета: Действие вашего романа происходит в основном во время второй чеченской войны. Вам не кажется, что чеченская тема слишком "горячая" и пока больше подходит для журналистики, а не литературы?

Герман Садулаев: Вы правы. Прошло еще слишком мало времени для отстранения. Хотя я писал "Шалинский рейд" долго и не по горячим следам. Все равно в книге получилось много публицистики. Может, будущему Толстому или Шолохову русской литературы пригодятся мои тексты хотя бы как исходный исторический материал - тогда я буду считать, что трудился не зря.

РГ: Благодаря вашему герою Тамерлану Магомадову читатель получает возможность взглянуть на чеченские события не глазами русского солдата, а с "той" стороны: ваш герой оказывается на стороне боевиков, собирает в России деньги у чеченской диаспоры для независимой Ичкерии... А что вы думаете о других произведениях на чеченскую тему - например, маканинском "Асане" и т.д.?

Садулаев: Я глубоко уважаю Владимира Семеновича Маканина и считаю "Асан" замечательным художественным произведением. Есть и другая хорошая литература о войне - сейчас я читаю "Алхан-Юрт" Аркадия Бабченко. И не надо забывать, что есть книги чеченских писателей, Канта Ибрагимов тоже показывает войну глазами местного жителя.

РГ: Тамерлан сродни шолоховскому Григорию Мелехову, который не стал своим ни среди белых, ни среди красных. Он называет Чечню "маленькой нелепой страной", которая не прошла испытание независимостью, и признается в нелюбви к чеченцам. Вы сами разделяете такое отношение?

Садулаев: Нельзя сказать, что я солидарен во всем со своим персонажем. Я не вполне понимаю его иногда. Это, конечно, тоже я, но не такой, каким я стал, а такой, каким я мог бы стать. И я даже не знаю, хорошо это было бы или плохо.

РГ: На протяжении романа Тамерлан, скорее, плывет по течению, чем действует сознательно, и только в финале совершает какой-то поступок - продает российским спецслужбам сведения о местонахождении президента Аслана Масхадова. Вам не интересно было бы проследить его дальнейшую судьбу? Или главное герой совершил и вообще обречен, и его мечты сбежать во Францию на ПМЖ утопичны?

Садулаев: Некоторым это удалось. Я имею в виду эмиграцию. Другое дело, что утопична сама идея о том, что где-то там есть другой мир, в котором можно жить, отрезав себя от прошлого. Я не знаю, что с ним будет. И мне это неинтересно. Ему самому это неинтересно.

РГ: Несколько лет назад в журнале "Знамя" вы опубликовали так называемую реконструкцию чеченского эпоса "Илли", отметив в предисловии: "Погибший в младенчестве этнос чеченцев не успел сформировать своих Вед, своей Илиады, Старшей и Младшей Эдды, Калевалы. Пусть читатель простит меня за то, что я, со своими скромными способностями и познаниями, решил записать нерожденный чеченский миф, чтобы оставить в истории и литературе память о своей земле и своем народе". И добавили, что "это произведение еще не закончено". Работа над ним продолжается?

Садулаев: Несколько лет назад я был очень наивным. Думал и говорил с таким пафосом. Это было довольно искренне и мило, но прошло. Меня по-прежнему интересуют мифы и мифотворчество - более чем что-либо иное в искусстве. Но я едва ли верю теперь, что могу "оставить в истории память о своей земле", и все такое. Это определяется слишком многим, кроме самой словесности. Тем не менее "Илли" - очень интересная реконструкция: она встраивает разрозненные сказки и предания вайнахов в общий контекст индоевропейской мифологии. В действительности, все дошедшие до нас памятники письменности являются именно такими реконструкциями - они составлялись, конечно, не безымянной массой, а такими же литераторами своего времени, которые, будучи под сильным влиянием современной им культуры и эпохи, предпринимали попытку консолидировать и зафиксировать уже исчезавшие на тот момент бессистемные устные предания. Но моя попытка предпринята слишком поздно по часам истории этноса. Да и по моим личным часам тоже. Чтобы творить миф, и этнос и поэт должны быть молоды, наивны, наполнены пафосом, верить, что воздвигают нерукотворный и далее по тексту. А мы все как-то быстро, в одночасье по космическим меркам, повзрослели или, что то же самое, постарели. Время мифа прошло. Потом было время пародии, но и оно проскочило как-то очень быстро. Наверное, теперь пришло время молчания.

РГ: После школы вы собирались поступать на факультет журналистики, но в последний момент, как написано в "Википедии", передумали и выбрали юридический. Вы ни разу не пожалели об этом?

Садулаев: В "Википедии" много всякой чепухи. Однажды попав в биографическую справку перед какой-то публикацией, нелепость воспроизводит себя в новых и новых "источниках" - размножается методом copy-past. Мне вообще все равно было куда поступать. Я знал, что недолго проучусь - так и вышло. После двух курсов я ушел. И пропал со всех радаров - меня не было ни в каких базах и ведомостях, ни по прописке, ни по работе; кажется, только раз засветился в визовой службе. Где я был все это время и что делал, я никому не рассказываю, и вам не расскажу. Но хватило на пару университетов. Только через шесть лет я всплыл или, может, снова занырнул в регистрируемое существование - восстановил документы, заново поступил на юрфак, окончил, стал работать и так далее. Литинститут? Наверное, это полезное учебное заведение: должны же где-то получать диплом редакторы или, скажем, корректоры. А такой профессии, как "писатель", не существует. Глупо выглядел бы диплом со специальностью "поэт". Это все очень интересно, но мне нужна была нормальная профессия, чтобы зарабатывать деньги и кормить свою семью. Мне казалось, что юрист - это нормальное занятие. Оказалось - так себе, здесь быть правоведом все равно, что послом рок-н-ролла в неритмичной стране.

РГ: Вы известны как автор чеченской и "офисной" прозы, а что в планах?

Садулаев: У меня были разные книги. Наверное, потому, что я сам разный, словно кукла, сшитая из лоскутов. В каждой книге я пытался собрать себя воедино, быть одним. Но в следующей книге я сам становился другим. Это был интересный опыт, но небезопасный в плане психического здоровья. Когда я дописал "Шалинский рейд", мне показалось, что я наконец понял, как нужно писать романы - совсем не так. Если бы я писал его заново, я сделал бы все по-другому. Но теперь он отдельно от меня. Что в планах? Я написал семь книг за пять лет. У меня больше ничего не осталось. Все потрачено. Я даже в ЖЖ не пишу. Возможно, это был мой последний роман.

Оригинал текста